Как читать Жижека

How to Read Žižek
Адам Котско (Adam Kotsko) пишет в Los Angeles Review of Books

….

Когда Жижек впервые ворвался в англо-говорящую академическую аудиторию, едва ли кто-то предполагал такой успех. С одной стороны, его исследование сосредоточено на теме бесперспективной - это долгое время находившаяся в забвении «идеологическая критика», главный продукт марксистского культурного критицизма, попавшего в тень с утратой марксизмом центрального положения в Западной интеллектуальной жизни второй половины 20 века.

 «Идеология» это один из тех философских терминов, которые вошли в повседневный язык с существенным обеднением смысла. Подобно тому как «деконструкция» в расхожем значении превратилась в «подробный анализ», так и «идеология» скорее проходит по разделу убеждений, весьма часто с оттенком упрямства или фанатизма. Но как утверждает Жижек в книге 1989 года Возвышенный объект идеологии, идеологию следует искать не в наших сознательных суждениях или взглядах, а как настаивал Маркс -в нашей повседневной практике. Высказываемые суждения важны, но они скорее выступают как симптомы, требующие интерпретации, но не как утверждения, которые следует принимать по номинальной стоимости. 

Вот к примеру, расизм. Жижек советует следить за симптоматическими противоречиями: это когда анти-семит утверждает, что евреи одновременно и сверх-капитилистические эксплуататоры и большевистские извращенцы, что они одновременно чрезмерно привязаны к своей особенной традиции и в то же время они вне-расовые космополиты, подрывающие национальные традиции. В южных штатах Джима Кроу черные одновременно представлялись как невинные дети, нуждающиеся в опеке белых и как жестокие сексуальные хищники. В современной Америке мексиканские иммигранты рассматриваются сразу как бездельники, живущие за счет социального обеспечения и как упорные трудоголики, крадущие наши рабочие места.

Эти противоречия показывают не то, что идеология «иррациональна» - проблема как раз в обратном, в том, что есть слишком много мотивов, поддерживающих эти взгляды. Жижек утверждает, что нагромождение обоснований указывает, что имеет место нечто иное.

….

То, что сегодня академические мыслители неверно понимаются в массовых медиа – обычное дело, особенно, если они работают с абстракными концептами и много ссылаются на европейцев. Однако, в отношении к Жижеку есть что-то особенное. Из практически ритуального набора характеристик читатель легко узнает, что Жижек одновременно чрезвычайно опасен политически и в то же время это клоун без какой либо политической программы, что он апологет наихудшего эксцесса 20 века – коммунизма и совершенно правый реакционер, что он всемирно-известный левый интеллектуал и анти-семит, соперничающий с самим Гитлером.

…..

Самое большое препятствие перед читателем Жижека вовсе не академические ловушки – т.е. техническая терминология, ссылки на других мыслителей – а сам стиль письма, опрокидывающий традицию. Вообще говоря, обычное ожидание от дискуссионного теста настраивает на более или менее прямолинейную цепь рассуждений, поддерживающих внятную центральную мысль. Хотя мы даже признаём, что такой формат почти никогда не встречается в чистом виде, он продолжает присутствовать как идеал. Однако, в текстах Жижека трудно выделить что-то похожее на «заявленный тезис», и доказательство чаще всего совершается через посредство интуитивных прыжков, а не плотную цепочку рассуждений. Это касается даже текстов, которые вовсе не академичны, и это конечно одна из причин непонимания его работ. Одна мысль, которую я хочу высказать, это то, что его метод соответствует стоящим задачам и той разновидности феноменов, которые он пытается понять. Хотя работы Жижека могут оказаться трудными при первом соприкосновении, он является одним из наиболее притягательных и наводящих на размышления авторов в области философии сегодня, с уникальной способностью вызывать возбуждение от философии и критической теории. Короче говоря, он как легальный/лёгкий наркотик, а я – наркодилер.

I.

Уже в кратком разговоре об идеологии просвечивает одно из наиболее устойчивых свойств работ Жижека: его очарованность противоречиями и инверсиями. Жижек будет часто предъявлять то, что он рассматривает как обычное общепринятое мнение, затем переворачивать его и задавать вопрос «Но не обстоит ли дело в точности наоборот?!» И затем, по  мере чтения часто начинает казаться, что этот вроде бы насильно заявленный противоположный взгляд вовсе не то, к чему ведёт Жижек, он также ставится под вопрос с неожиданным эффектом, когда первая наивная точка зрения начинает казаться менее наивной.

Исходная инверсия может иногда выглядеть опасно похожей на дешевую парадоксальность в стиле Кристофера Хитченса (Christopher Hitchens), особенно поскольку политические работы Жижека часто начинаются с господствующей либеральной точки зрения и затем утверждают нечто, что звучит в гораздо более правом духе. Тем не менее, целью является не «провоцировать» либералов или выступить в качестве адвоката дьявола. Скорее, эти инверсии являются частью стратегии поддержания подвижности мысли. Вместо того, чтобы предлагать решение или искать спасительное место, Жижек непреклонно ищет новые конфликты и противоречия, совершая то, что Карл Маркс называл «беспощадной критикой всего сущего». Цель не в том, чтобы стабилизировать точку зрения, а чтобы обрести большую ясность в самой проблеме, в том, на что делается ставка в данной дискуссии.

А ставка всегда делается на конфликт, поскольку для Жижека общество всегда раздираемо конфликтами и противоречиями. Вот почему идеология производит взаимно противоречивые ответы – она отзывается на лежащую в основании реальность, которая по своей сути противоречива, на борьбу, столь глубокую и непримиримую, что не может быть непосредственно выражена в словах. Ничто не является полным и гармоничным целым, начиная с кварков вплоть до наиболее абстрактных философских идей. Ничто в своей сущности не является устойчивым, но лишь временно стабильным. Это не значит, что существуют исходные состояния, которые затем вступают в коллизию – все наши позиции представляют нечто вроде «побочного эффекта» наших попыток справиться с этим совершенно неуправляемым противоречием.

Оставаясь преданным марксистской традиции, Жижек убежден, что наиболее подходящее имя для конфликта в сердцевине современного общества – «классовая борьба». «Борьба» не между двумя пред-существующими классами – рабочим классом и классом капиталистов или собственников -  как бы по случаю вступающих в противоречие. Эти два класса – «побочный эффект» капитализма, который конфликтен по своей природе: люди «работали» и до капитализма, но рабочий класс как масса безземельных рабочих, вынужденых продавать энергию своего труда чтобы выжить, появляется лишь как результат капиталистического развития. Подобным образом, богатые люди были и до капитализма, но не как класс людей, старающихся извлечь прибыль из этой «свободной» трудовой энергии. Противоречие является системой, и сама система – это противоречие.

 «Классовая борьба» важна для Жижека, поскольку она производит два несовместимых и конфликтующих взгляда на мир – различие между эксплуатируемым и эксплуататором не просто расхождение в мнениях, это совершенно различные структуры видения. Разумные люди с «обеих сторон» не могут сойтись и выработать компромисс, который бы учитывал все интересы. «Золотая середина» оказывается непреодолимой пропастью, и идеология репрезентирует наши попытки сгладить и проигнорировать эту пропасть.

Потому когда люди в США начинают видеть мексиканских иммигрантов как «трудоголиков на пособии», ставка здесь делается не на меж-культурный конфликт, поскольку для Жижека это бы предполагало пред-существующие, более менее стабильные или однородные культуры, которые сначала существуют и затем постепенно входят в конфликт. Также нельзя говорить о мексиканцах, которые приходят в Америку и будто нарушают баланс нашей местной культуры - баланса нет изначально. Нет, конфликт в самой сути капиталистической эксплуатации. Мексиканцы не забирают «наши» рабочие места – это собственники идут на любые ухищрения, чтобы сдержать рост заработной платы, совершенно не интересуясь, кому они платят.

II.

Пример с иммиграцией показывает что конфликт никогда не устраняется полностью, но может смещаться. Задача критики - вернуть конфликт на своё должное место. Поскольку прямой довод предполагает общую систему референций, он не является подходящим инструментом для изменения перспективы, которую старается совершить Жижек. Необходимы не столь прямолинейные методы.

Едва ли не главная тактика Жижека по смещению системы референций – сверх-идентификация. Эта стратегия произрастает из его опыта коммунистического режима в Югославии. Рассматривая политическую жизнь своей страны, Жижек приходит к парадоксальной мысли: тот факт, что никто «в действительности» не придерживался официальной социалистической идеологии, не было препятствием для правителей – циничная дистанция была частью их стратегии поддержания власти. В этой ситуации, полагает Жижек, лучшей формой сопротивления было придерживаться правящей идеологии на словах, наивно требуя от лидеров исполнения обещанных идеалов.

Политическая ситуация современного Запада не столь проста, но Жижек продолжает осуществлять варианты стратегии сверхидентификации в своих политических работах. Его диагноз базовой политической ситуации обнаруживается в книге 1993 года Пребывание в негативном, где он утверждает, что подавляющая часть либеральных политических лидеров соучаствуют в правом национализме, используя его как инструмент в своем стремлении поддержать статус кво капитализма. С одной стороны, выплески энергии и движения правого толка эффективно действуют для отвлечения внимания, отклоняя энергию масс от реальных проблем (люди, которые в ином случае могли выступить против помощи банкам, вдруг хотят видеть свидетельство рождения Обамы или утверждают, что такая конспирология безумна). С другой стороны, их используют действуют как массовое устрашение, пример - требование к греческому электорату одобрить программу ЕС-МВФ, якобы для избежания угрозы фашизации. Можно заметить обе стороны такой динамики в политической стратегии Демократической партии: с одной стороны они должны постоянно совершать уступки политическим правым исходя из мифического «реализма», но с другой – представляют себя как единственную силу между народом и неослабевающим ужасом прихода власти Чайной Партии.

В этой ситуации, когда либералы постепенно соглашаются с тем, что правые выражают «понятное беспокойство», Жижек говорит по существу: да, они выражают понятную озабоченность, но не ту, которую они думают, что выражают. Если вернуться к примеру с иммиграцией, Жижек продолжает, соглашаясь что правые эксцессы следует рассматривать серьезно – не как знаки потребности в более гомогенной культуре или сохранения Америке её рабочих мест или удержания иностранцев от перегрузки системы социальной помощи, но как симптомы разрушительных противоречий капитализма. Подобным образом, когда либералы признают правоту консерваторов о необходимости сохранения «европейской традиции» или «христианского наследия», Жижек соглашается, что они действительно правы: нам, конечно, нужно сохранить европейскую традицию радикальной революции и христианский завет радикального равенства! Он смещает конфликт из плоскости противостояния либералов и консерваторов прямо сердцевину культурной традиции.

Возможно, этой стратегии сверхидентификации - которую можно подытожить в головокружительной формуле «Да, конечно, я полностью согласен, но разве вы сами не ошибаетесь полностью?!» - будет трудно следовать, но она производит резкие подвижки, которые невозможно совершить иным образом.

III.

В своих более академичных текстах Жижек редко прямо заявляет свою точку зрения, а проводит её с помощью великих мыслителей противоречия: выше всех стоят немецкий идеалистический философ Г.В.Ф.Гегель и французский психоаналитик Жак Лакан – два мыслителя, которые говорят посредством диалога и чьи собственные взгляды особенно трудно расшифровать. Это соединение Лакана и Гегеля является для него безусловно принципиальным. Фактически, во введении к своей последней большой работе Меньше чем Ничто он утверждает, что для него и его близких интеллектуальных друзей «что бы нами ни делалось, базовой аксиомой являлось то, что чтение Гегеля через Лакана (и наоборот) было нашим непревосходимым горизонтом». Другие мыслители также чрезвычайно важны для него -  более всего Маркс, еще один великий мыслитель противоречия, который работал преимущественно в критической форме – но не так как те два.

Также следует заметить, что эта комбинация во многих отношениях парадоксальна, если обратить внимание на недоверие Лакана к гегелевской философии, отразившееся в тех его работах, которые являются центральными и для Жижека. Это не единственный пример нелогичного образования пары в работах Жижека – одна из его ранних книг, озаглавленная Всё что вы хотели знать о Лакане, но боялись спросить у Хичкока, посвящена объяснению психоаналитических концепций Лакана через фильмы Хичкока. Аналогично он может объединить Канта с Бегущим по лезвию бритвы или Шеллинга с фильмом Лесси возвращается домой. Он может объяснять Гегеля с использованием непристойной шутки, и завершить книгу о подрывном потенциале христианства медитацией о дешевой конфете с игрушкой внутри («киндер-сюрприз»). Он называет это «короткими замыканиями», неожиданными спариваниями, которые производят поразительные инсайты. Цель не в том, чтобы показать как два поля «действительно» связаны невидимым прежде образом. «Читатель должен не просто узнать что-то новое», говорит он. «Задача скорее заставить его осознать другую – тревожащую – сторону того, что он всегда знал». Это же можно сказать и о работах Жижека в целом: смысл не столько в сообщении чего-то, сколько в подталкивании к новой (да, беспокоящей) перспективе взгляда на привычное.

IV

Подобно марксовой «беспощадной критике всего существующего» критика Жижека не нацелена в равной степени на обе стороны в конфликте. Противоречия всегда асимметричны. Так, в конфликте между капиталистами и работниками, проблема не в двух различных, равно ограниченных точках зрения. В предельном коротком замыкании частная позиция работников репрезентирует «истину» всей ситуации – рабочий воплощает противоречие капитализма. Подобным образом, отношения между мужчиной и женщиной в нашем муже-центричном обществе не могут быть поняты на языке стабильных взаимодополняющих ролей для обоих полов – в этом коротком замыкании женская позиция впрямую обнажает центральное противоречие, вокруг которого структурировано всё общество.

Если кратко, по Жижеку необходимо принять обе стороны, чтобы открыть доступ к истине. Истина не «универсальна» в традиционном смысле приложимости к любой ситуации – каждая ситуация имеет собственную истину. В книге Меньше чем Ничто Жижек объясняет эту динамику в терминах отношения между универсальным и частным. Это тема, которая мучила философов столетиями. Несмотря на то, что мы можем обычно видеть «универсальное» как недостижимый идеал - подобно справедливости или демократии - который мы всегда должны стараться аппроксимировать в наших частных обстоятельствах, Жижек принимает противоположную точку зрения: отдельные сообщества не являются недостаточными в сравнении с универсальным, но скорее сама идея универсального возникает из сущностной недостаточности всякой частной системы. Другими словами, истинно универсальным измерением является не возвышенный идеал, а сама неудовлетворенность – то, что объединяет нас, это не наша преданность высоким идеалам и туманным человеческим ценностям, а сам факт, что мир разочаровывает, и это повсеместно.

Жижек не питает утопической надежды на исключение всех конфликтов – фактически, он убежден, что наша так называемая «пост-идеологическая» эра ослеплена действительно утопической надеждой, что все реальные конфликты могут разрешиться, позволив системе либерально-демократического капитализма существовать практически всегда. На что надеется Жижек, прослеживая противоречие до самой сердцевины нашего общества и идентифицируя с классом, который его воплощает, это не то, что мир перестанет разочаровывать, но то, он не будет разочаровывать этим определенным образом, что мы больше не застрянем в этом порочном кругу, сумеем как-то найти способ прекратить отчаянно цепляться за рационализации наших само-разрушительных привязанностей и сделать что-то другое, короче – подтолкнуть нас к осознанию наличия альтернативы.