Социальное воображаемое в не-лингвистическом осмыслении социальной тематики. Сила фантазии и социальные конфликты
Dieter Lohmar
Social Imagery in Nonlinguistic Thinking about Social Topics:
On the Strength of Fantasy in Thinking about Social Conflicts
Мы не много знаем о реально действующих способах мышления. Мы склонны полагать, что применяем методы мышления основанные исключительно на языке . Но опираясь на феноменологическое исследование можно прийти к совершенно иному взгляду. По моему мнению мы широко применяем последовательности образных, живописных картин в режиме фантазии (фантазматические сцены), чтобы представить и действенно помыслить о наших наиболее важных социальных проблемах. Можно возразить, что это совсем не так - наше мышление принимает форму пропозиций, соединяемых по правилам логики! В этой полемике трудно прийти к однозначному ответу. В настоящем рассуждении я бы хотел привести некоторые соображения, основанные на феноменологическом анализе происхождения фантазматических сцен в нашем повседневном мышлении. Мы используем фантазийные образы и сцены чтобы представить других людей, их позиции, их оценки и их возможные предстоящие действия. Мой тезис будет состоять в том, что многие фантазии обращаются к сложным проблемам социальной среды, репрезентируемым посредством образной фантазматики (или "социальным воображаемым") и тем самым обнаруживает себя как выделяющуюся модальность не-лингвистического мышления.
Во-первых, я намерен кратко описать не-лингвистический режим мышления, который предполагается обнаружить феноменологическими средствами в обыденном человеческом мышлении. Он существенно зависит от задействования фантазма для получения идеи сложных общественных тем и их рассмотрения. Затем я рассмотрю некоторые изъяны лингвистической обработки социальных проблем и зафиксирую ряд наиболее важных методологических требований, которые позволят продумать социальную тематику и получаемые на этой основе решения. Третья часть посвящена примерам репрезентации социальных конфликтов образно-фантазматическими способами не-лингвистического мышления. В завершение я кратко представлю выделяющуюся замедленную модальность не-лингвистического мышления о весьма сложных социальных предметах, которое также действует в не-лингвистическом мышлении нашего сознания.
Несколько слов о феноменологическом методе: я собираюсь подвергнуть анализу ряд стандартных ситуаций осмысления социальных проблем через отражение в фантазийных сценах, что даёт отчетливое представление об этих проблемах а, возможно, и решение для них. Такое мышление имеет место в воображении при помощи образной фантазматики - именно в воображении - но это не подразумевает что рассматриваемые проблемы являются лишь воображаемыми. Проблемы обычно очень реальны, но средства применяемые нами для формирования отчетливого представления о них или для их запоминания основываются на фантазийных образах и последовательностях таких образов, объединяемых в живописный, образный фантазм. Т.о. можно сказать, что мы "воображаем"проблемы не рискуя, что они проявятся лишь как выдуманные проблемы.
Если свой разум, занятый проблемой, я дополняю с помощью воображения, то это становится психологическим фактом и нуждается в эмпирическом исследовании психологических обстоятельств, как бывает в эмпирической психологии. Этим не перекрывается всё содержание феноменологического исследования, речь идёт об эмпирическом исследовании только отдельного случая. В феноменологии есть дополнительное требование, что даже при рассмотрении особого случая я также способен понимать основные структуры моей познавательной активности. Даже не обязательно быть способным обнаружить в собственном мышлении такой пример; достаточно, если вы можете обнаружить нечто подобное сопоставимой функции. "Феноменологическое исследование" является "эмпирическим" в той степени насколько оно обращается к сущностным структурам деятельности нашего фактического и возможного сознания, а в качестве эйдетического исследования является также априорным изысканием.
Моя первая цель в том, чтобы убедить читателя, что люди в большей степени полагаются на фантазматические картины для продумывания сложных социальных ситуаций и проблем, чем на концепты, базирующиеся на языке. В фантазматических картинах наиболее важные элементы конфликта или решения репрезентируются в сериях воображаемых образных элементов (сопровождаемых чувствами), которые мы можем интерпретировать как кратковременные видео последовательности. Вклад лингвистического элемента в эту процедуру является весьма периферийным.
Система образного фантазма
Теперь я намерен предложить ряд характерных примеров систем образного фантазма прошлых и будущих событий, соединенных с чувствами. Эта система является самостоятельным символическим медиумом, а не только побочным эффектом мышления основанного на языке. Этот медиум подходит для репрезентации знания, проблемностей и возможных будущих решений в уединенном мышлении, хотя и не может применяться для публичной коммуникации.
Образный фантазм имеет место в нашем бодрствовании, дневных фантазиях и сновидениях. Внимательный анализ обнаружит, что особенно в модальности дневных фантазий образный фантазм принадлежит к не-лингвистической системе символических репрезентаций, одновременно действующей в человеческом опыте. Образные фантазмы могут иногда представляться лишь преходящими; они могут проявляться подобно отдельным видением чего-то значимого, но и тогда они содержат нарративные элементы, относящиеся к ситуациям и историям. Часто они возникают подобно кратким и сжатым видео-клипам или состоят из серий изобразительных представлений, обогащенных эмоциями и ценностным шлейфом; кроме того, они сопровождаются интенциями других персонажей, их ценностным отношением и эмоциональным со-чувствованием.
Начнем с примера: когда я доверительно и оптимистично погружен в свою повседневную активность, я могу продумывать свои морально нагруженные планы действия. Внезапно я замечаю фантазматическое появление лица моего близкого друга или деда, скептично взирающего на меня. Кажется, будто он собирается сказать "Это не лучший способ действия; не поступай так, подумай еще". В свете его эмоциональной оценки моих планов, я сразу корректирую свой поспешный план и изменяю свой порядок действий.
Образный фантазм не подлежит продумыванию в качестве реальной картины, представляющей какие-то другие объекты. Картина обычно есть нечто отличное от изображаемого объекта, подобно черно-белой фотографии, упускающей цвет и размеры объекта. Образный фантазм функционирует скорее как ряд эмпирических картин, возникающих в точности так, как являлся бы мне объект, т.е. в нашем примере - с соответствующими объекту размерами, цветом, перспективой, в точности как и человек, который смотрит на меня в реальной ситуации. Поскольку важные свойства обычной фантазии здесь упускаются, то, пожалуй, при данном режиме фантазии представленное содержание является более реальным чем в свободной фантазии. Включая мою перспективу эта особая модальность фантазии обладает примечательными следствиями для воображаемого содержания: каким-то образом я тоже сюда вписан, прямо в изображение, но как наблюдатель, который неявно обладает моим особым видением этой картины, иногда - как в данном примере - в качестве того, на кого смотрят, взятого вместе с эмоциональной реакцией. Нам нужно понять, что в большинстве образные фантазмы не являются произвольными, что легко видеть когда визуальные образы вдруг как бы навязывают себя нам.
Прежде чем углубиться в детали не-лингвистических систем репрезентации, я бы хотел отметить ряд аспектов, касающихся отношений между интуицией о положении дел (когнитивным схватыванием) и различными способами символической репрезентации того же факта, которые используются для их продумывания. Принципиально важно понять, что метод репрезентации не является непременно языковым, что имеют место
не-лингвистические альтернативы. Кроме того, даже при использовании языка следует говорить об отсутствии жесткой привязки конкретного применяемого языка к формированию репрезентации наших идей.
Даже в случае нашего родного языка связь между языком и мышлением не столь прямолинейная и жесткая как мы склонны полагать. Мы способны выражать наши инсайты различными способами, опосредуя родным языком, но мы также способны мыслить на языке отличном от родного. Большинство из нас имеет опыт недолгого пребывания в другой стране и использования иностранного языка, с которым мы хорошо знакомы. Довольно быстро наше мышление (даже в сновидениях) приобретает форму этого другого языка. Такой опыт указывает на то, что язык касается лишь поверхности целостного феномена мышления. Это согласуется с тем, что мы знаем из феноменологического анализа познания: если интуиция учреждает наиболее фундаментальный уровень познания, то акты придания смысла, сопровождаемые либо образным фантазмом либо выражениями на языке, учреждают следующий уровень. Используя такой символический медиум, интуиция само-трансформируется либо в твердое убеждение (которое также получает символическую форму), что положение дел "истинно", либо в модальность залога наподобие "наиболее вероятно", "весьма вероятно" и т.п. И мы способны использовать это символическое представление состояния дел для гипотетического обращения к будущим состояниям дел при продумывании имеющихся вариантов.
Т.о. через символическую репрезентацию убедительного видения мы способны формировать и удерживать в разуме тот же объект познания. Кроме того, мы способны к более отдаленным выводам из предшествовавшего познания и управлению нашими будущими возможностями (также размышляя над различными гипотезами в отношении хода истории в прошлом). Эти базовые мыслительные характеристики позволяют мне управлять возможным будущим объекта или события в различных ситуациях, размышляя о возможных последствиях, препятствиях и решениях.
Как правило мышление должно обладать медиумом символической репрезентации. Этим медиумом не обязательно является язык. Но язык даёт нам возможность понять наиболее важное свойство таких систем символической репрезентации: например, я должен быть способен к производству говоримых или записанных слов в любой момент публичной речи или внутренней речи, или я должен быть способен производить фантазматическое изображение которое инкорпорирует содержание познания, его контекст и возможные следствия.
Недостатки языка при работе с социальной тематикой
Язык ведет к серьезным затруднениям если мы используем его для репрезентации социальных проблем. Наиболее важно то, что почти невозможно репрезентировать высокую сложность социальных ситуаций посредством одного лишь языка. Первая причина состоит в том, что тонкие градации важности нелегко репрезентировать концептуальными средствами. Например, специалисты по психологическим опросам предпочитают использовать шкалы для важности, вероятности и удовлетворенности (например, при шкале от 1 до 10 как можно проранжировать уверенность в том что некто а будет соответствовать вашим ожиданиям в следующей ситуации?). Это звучит как применение языка, но при систематическом рассмотрении шкалирование приобретает элемент аналоговой семантики, что принципиально отличается от конвенциональной семантики языковых концептов.
Следующую причина в том, что пропозиции могут связывать два или три относящихся к ним объекта. Все более сложные конструкции требуют группировки репрезентаций, связываемых в своего рода "историю". Социальные ситуации обычно втягивают большее число персонажей вкупе с их различными взаимоисключающими планами, постепенно проявляющимися мотивами и тенденциями, отраженными в их истории, истории которая должна не быть однородной, включая противоречивый опыт одного и того же персонажа или объекта. Например, когда меня интересует наиболее вероятное решение которое кому-то предстоит принять, я прихожу к подобию суждения: моя сильнейшая склонность верить в одну из альтернатив действия персонажа направлена на действие a но не b или с, и я опираюсь в этой убежденности на варианты опыта h, i, j, k, l, m, но не на противоречащие варианты опыта n, o, p b, и т.д. Согласно моему предварительному знанию мотивов a, b, c и т.д., мотив b предстаёт как наиболее сильный. Нет нужды говорить, что сложно ограничить этот перечень релевантных факторов.
Мы также должны быть внимательны к тому как концепты относятся к процессам упорядочения нашей мысли в отношении наиболее вероятного решения персонажа. Применяемые нами концепты сообщают лишь о результате процессов осмысления, выражаемому в ощущении надежности касательно наиболее вероятных альтернатив, которые мы собираемся принять (и соответственно, действия, которое мы собираемся совершить на этом основании). Имеет место неразрешимая проблема адекватной концептуализации количественных факторов типа вероятности, уверенности в отношении фактов, уверенности в отношении решений, которые могут предпочесть другие персонажи, степени важности конкретного результата для меня и т.д. На другом уровне эта сложность учитывает также взаимосвязи с факторами типа временного прессинга: должен ли я действовать сейчас без дополнительных проверок, т.е. на основе относительно слабого непроверенного подтверждения возможной удачности шанса? Склоняюсь ли я к тому, чтобы предпринять определенное действие по той причине, что результат этого действия имеет наибольшую ценность для меня? Перечень соображений можно продолжить.
Эти соображения отсылают не только ко мне самому, моим мыслям и решениям, но и к другим людям. Люди принимают решения в зависимости от множества отношений с другими людьми и эти позиции могут также быть весьма гибкими соответственно ситуации и контексту. Если вы пытаетесь, используя основанные на языке концепты, проговорить эту сложность и контекстуальную зависимость решений человека, то обычно начинаете с рассказывания историй о человеке, о котором идёт речь. Затем переходите к длинной истории, представляющей сложную концепцию: (1) вы не уверены что этот человек действительно станет с вами сотрудничать, но в конце (2) вы отчетливо склонны полагать, что станет, пусть даже (3) при наличии ощущения достаточных оснований для сомнения, и так далее. Так что история будет довольно длинной.
Сложной идеей такого типа проще владеть в виде живописной презентации позиции и поведения конкретного человека. Репрезентация не должна быть одномерной, не должна состоять из альтернатив типа ДА-НЕТ. Обычно имеет место множественность граней характера человека, которые можно представить через фантазм его лицевой мимики. Т.о. возникает вопрос: Как я могу живописно репрезентировать множество персональных позиций направленных ко мне? На самом деле довольно легко. Подумайте о коллеге, с которым успешно работали в большинстве случаев, но который время от времени проявляет явное высокомерие, отвергая ваши планы и мнения. Оба "лица" или оба аспекта его характера могут репрезентироваться в живописном фантазме или последовательно друг за другом или даже как смешиваясь изменчивым образом, привнося неопределенность в моё будущее планирование. Т.о. модальные аспекты возможности и неопределенности представляются в изменении и совмещении лиц вашего коллеги. Можно интерпретировать этот изменяющийся образ как не-лингвистическую форму логического "или". Отношение коллеги к другим людям и его мнение о прагматических предпочтениях в изменяющейся ситуации может репрезентироваться фантазматически в его изменяющихся образах, которые указывают на готовность коллеги к изменению плана к сотрудничеству с другими коллегами в противостоянии моим планам.
Некоторые укорененные в языке концепты, которые можно использовать говоря о характере человека, например, "нерешительный", "непредсказуемый", способны именовать некоторые из проблем, но лишь на мета-уровне. На мета-уровне такой диагноз не может поддержать решение, поскольку отсутствует способ использования концептов для реалистичного расчета итогового решения. Например, не предполагается репрезентация градаций определенности касательно чьих либо мотивов. Если я прихожу к выводу, что невзирая на отсутствие полной определенности коллега поддержит мои устремления, я всё же убежден, что соображения в пользу сотрудничества сильнее мотивов против кооперации, и, таким образом, при рассуждении и проговаривании своих выводов я лишь произношу итоговое соображение и выкладки, которые уже сделаны и сделаны без прибегания к концептам. Моя убежденность в весомости его мотивов последовать за мной является результатом своего рода "расчета" по эмоциональной шкале. Я могу лишь говорить о своих чувствах в перспективе "целого" для совокупности факторов в данной ситуации. Это такое повседневное затруднение, которое нам следует преодолевать: нужно оттолкнувшись от разнородного опыта, характеризующего наше прошлое, прийти к решению относительно неопределенного будущего.
Укорененные в языке концепты, которые мы используем, не позволяют осуществить корректную репрезентацию количественных аспектов, обосновывающих наше решение. В этой связи прибегание к числам является лишь слабой заменой качественным подходам построения репрезентации для таких наиболее важных факторов. Профессинальные терапевты могут спросить - "Насколько вы удовлетворены по шкале от 1 до 10?" Но они также могут задать вопрос - "Если вы рассматриваете такую шкалу и думаете о левом пределе как свидетельстве абсолютной ненадежности в отношении определенного фактора вашего решения, и о правом пределе как выражении полной надежности, то куда вы помещаете ваше персональное ощущение надежности?" В обоих случаях делается ставка не на точность измерения, а на аналогическое представление вероятности, или, в более субъективной оптике, на значимость соответствующего ощущения надежности. Мы можем репрезентировать надежность только таким неопределенным аналогическим образом. Но когда используется язык, мы должны полагаться на концепты, которые сообщают итог количественного сравнения, например так: "я более убежден в b", "больше оснований в пользу с", и т.д. Но укорененные в языке концепты не репрезентируют количественного аспекта наших опасений или уверенности. Эта ситуация подобна использованию алгебрических концептов без измерительных и числовых обоснований. Однако, в этом состоит лишь часть общего затруднения.
Для оценок такого рода нам также необходимо исчерпывающее представление, определяющее совокупность всех факторов, подлежащих обнаружению в прошлом опыте, а также - набор наиболее вероятных направлений развития ситуации согласно альтернативным решениям. Только достигая такой конденсированной формы совокупности наиболее релевантных факторов, мы приходим в состояние "ожидания" чувственной реации нашего разума, который каким-то образом "просчитает" все различные факторы. Т.о., чувственная реакция на эту конденсированную форму всех альтернатив с соответствующими вероятностями является основанием для производства решения. Мы располагаем градуированным ощущением уверенности (убежденности) в определенном действии или будущем развитии, представленным в виде результата. Мы каким-то образом чувствуем, что чужая воля скорее всего склонит разум в ту, а не в эту сторону. Мы можем прийти к тому же чувству снова, размышляя о ситуации в иных обстоятельствах (что дало бы нам мета-понимание второго порядка в отношении смысла нашей уверенности). Только двигаясь этим путём мы можем прийти к прочному основанию для наших решений.
Тем не менее, это не означает, что имеет место факт большей уверенности в альтернативе, которой я доверяю. Иногда мы склонны выбирать также действия, основанные на маловероятном развитии вследствие высокой значимости результата, его привлекательности. Т.о. следует признать, что ощущаемая вероятность, основанная на прежнем опыте - не единственный фактор, влияющий на наши действия. Давайте вернемся к комплексному представлению общей ситуации, необходимому для выработки решения. Если мы попытаемся сформировать укорененную в языке репрезентацию ряда факторов, таких как прошлый совместный опыт с конкретным человеком, то нам потребуются довольно пространные репрезентации. Непросто получить исчерпывающее представление о моём знании различных аспектов прошлого опыта касаемо любого человека. Укорененная в языке репрезентация моего опыта в отношении конкретного человека легко может приобрести размер повествования. Медиум языка не особо полезен для исчерпывающей репрезентации моего целостного знания наиболее вероятных реаций человека, о которых я думаю. Нам по-прежнему для решения и действия нужно такое синтетическое представление вероятных альтернатив поведения.
Полезная альтернатива могла бы состоять в "сжатой версии" предыдущей истории, взятой совместно с компактным представлением возможного поведения человека, вероятного для конкретных ситуаций. Если мы обретем представление такого рода, то сумеем ощутить, какой именно линии поведения он скорее всего будет придерживаться. Чувство - это режим придания надлежащего веса мотиву в отношении и согласованности с другими мотивами, движущими человека в одно и то же время. Только в "координатах" чувства мы способны "исчислять", т.е. оценивать, один фактор на фоне других, совершенно отличных факторов, влияющих на решение: временной прессинг, важность полагаемой цели, вероятность удачного или неблагоприятного развития, и т.д. Эта способность человеческого разума не есть нечто экстраординарное, как может показаться на первый взгляд. Например, мы способны приходить к решению в ситуациях, подразумевающих чувственные предпочтения одного ресторана относительно другого по причине совершенно несопоставимых факторов, таких как цена, качество еды, возможность найти свободный столик и т.п. Мы способны легко решать сложные проблемы, касающиеся повседневных ситуаций.
Давайте, касаясь сложностей укорененной исключительно в языке репрезентации сложных ситуативных проблем, развернем этот предмет более абстрактным образом. Я не занимаюсь критикой языка вообще и конечно признаю, что язык является важной системой репрезентации, полезной для продумывания и коммуникации. Тем не менее имеют место также не-лингвистические системы репрезентации, как, например, образно-фантазматическая система, которая также функционирует в человеческом сознании, содействуя мышлению и выработке решений, но не затрагия сферу коммуникации. Язык в высшей степени дифференцирован; он выводит нас на высший уровень концептуальной абстракции - но мы должны понимать, что не в этом состоит центральная функция системы репрезентации для мышления и принятия решений в повседневных делах. Я бы хотел здесь показать характерные ограничения способа мышления, укорененного в языке, при репрезентации сложных социальных проблем. Можно обнаружить три характерных недостатка: (1) сложность с получением "сжатой версии" совокупной ситуации включает противоречивость прошлого опыта, неопределенность решений и смешанность мотивов; (2) невозможность количественно градуированной вероятностной и важностной шкалы. (3) две указанных сложности ведут к третьей, а именно - замедленности режима мышления, укорененного в языке. Список можно расширить, но даже в приведенном виде он приводит к пониманию, что обработка, процессинг социальных проблем возможен не в одной лишь модальности укорененного в языке мышления.
В этой перспективе проявляется следующая неизбежность: должна иметь место более фундаментальная система репрезентации за пределами языка, которая позволяет нам действовать в сложных ситуациях. Понимание недостатков языкового процессинга социальной тематики требует пересмотра значимости фантазийных картин (т.е. образных фантазмов).
Социальная тематика в образных фантазмах
Вернемся к примеру с коллегой и его не/готовностью сотрудничать со мной: уже здесь возникает понимание возможности репрезентации альтернативных решений других людей. Теперь хочу привести еще один пример нелингвистического продумывания мотивов другого человека и вероятного поведения. У меня есть коллега, которая живет в доме разделенном на несколько квартир, занимаемых студентами. Однажды при позднем возвращении домой она оставила свой велосипед во входном холле здания, так чтобы он никому не мешал. Когда закрепляла байк замком на ум неожиданно пришла следующая фантазматическая сцена: атлетичный студент с третьего этажа, который поблизости возился со своим велосипедом, ухмыльнулся увидев её в этот момент. После "просмотра" этой фантазматической сцены коллега изменила свой план действий и запарковала велосипед в другом месте за пределами здания.
Каков смысл этой фантазматической сцены? Что мотивировало вывод моей коллеги и изменение плана действий? Её фантазм связан с предшествующей интеракцией, где участвовал студент с третьего этажа. Несколько недель назад около 4 часов утра она прервала очень шумную вечеринку. Некоторых студентов охватило желание мести, а в особенности того самого студента, который возник в её фантазме. Сцена изображает два аспекта: мотив для мести (ухмылка, недружелюбный взгляд) и возможность отомстить, не будучи замеченным. Т.о., если бы мы хотели словами проговорить месседж этой краткой фантазматической сцены, то сказали бы: Этот студент желает отомстить, нанеся ущерб твоему велосипеду, но только если акт мести останется незамеченным. Поэтому её ответная реакция - оставить велосипед в другом месте - основывается на вполне обоснованном заключении, хотя и не основывается на решениях укорененных в языке. Полнота сцены не только представляет персонажа и его мотив через недружелюбный взгляд, но также и конкретный путь осуществления мести. Поскольку здесь мы имеем дело не с образом из памяти, а только со сценой, касающейся плана повернутого в будущее, то сцена не обязана быть реалистичной. Налицо явные знаки этой нереалистичности, например, тот факт, что студент посмотрел с ухмылкой.
То же самое справедливо для уже упомянутого примера, в котором я размышляю над проблематичностью поведения и вдруг обращаю внимание на фантазматическое появление лица моего близкого друга, который смотрит на меня скептично. С одной стороны, моя мыслительная активность реалистична в том смысле, что я корректирую свои поспешные планы и изменяю порядок действия. С другой стороны, эта деятельность сознания представляет не реальное событие (т.е. в действительности я не вижу другого человека, который бы смотрел на меня), но лишь вероятную оценку моего возможного будущего поведения.
Есть еще одна важная характеристика образных фантазмов, отличающая их от образов памяти: они не переживаются как картины, посредством которых объект описывается. Они скорее подобны эмпирическим сценам, которые, если следовать предыдущему примеру, являются именно так, как если бы мой друг действительно смотрел на меня. Т.о. неявным образом я также задействован в сцене как наблюдатель со своей особой перспективой видения этой сцены.
Кажется затруднительным представить живой образ характера человека и его вероятное поведение в отношении меня, особенно в сложных сочетаниях, куда включаются другие люди. Образный фантазм предлагает простое разрешение этой сложности. Мы уже привели пример колеблющегося персонажа, но можно также подумать о более простых ситуациях. "Припоминая" или просто думая о жестоком бывшем однокласснике я могу видеть его лицо, обращенное ко мне злыми глазами, сжатые кулаки, в готовности поколотить меня. Но этот "образ" принадлежит не просто ему; это особая сцена, которая захватывает меня, где я я корчусь от боли при побоях, в страхе перед будущими избиениями, в то время как на заднем плане могу видеть группу моих друзей, нежелающих мне помочь. Сцена подобная этой представляет главные аспекты не только характера человека, но также его будущего поведения в социальном контексте.
Раздумывая над нелингвистическим мышлением в отношении социальных тем с использованием режима образного фантазма, мы можем попытаться отыскать "наиболее простой случай" и может оказаться, что он состоит из взаимодействия двух человек. Как я вижу, такой подход ошибочен: даже в казалось бы простой социальной образности, как при обеспокоенности печальным выражением лица моего деда, образы других людей уже включаются сюда. В смутном виде они маячат на заднем плане и определенно не разделяют обычно позитивного отношения моего деда ко мне. Например, другие люди по отдельности, если они судят меня, могут выразить мнение всей группы, например, моего сообщества. Если подумать над тем, как мы представляем обособленных других, то их возникающие в воображении лица уже предполагают общее отношение ко мне, что выражается на их "возникающих" лицах. Кроме того, из выражения их лиц я могу легко судить как они оценивают мои действия, т.е. возмущаю я их или очаровываю, и т.д. Есть также лица, отражающие "нейтральный" критицизм, который не коренится в личном раздражении, например в ярости. "Нейтральное" выражение лица, возможно, способно информировать меня об общих стандартах нашего сообщества. Если мы используем язык в ситуации такого типа, ты мы применяем обезличенные выражения, такие как: "некто" должен или не должен это делать. Воображаемые другие напоминают мне только о совместно разделяемых правилах, и это уже отражено в их нейтральном выражении лица. Мы можем также инкорпорировать суждения и оценки сообщества в наши образные фантазмы, которые на первый взгляд касаются только отдельных людей.
Медленный режим не-лингвистического размышления о сложных темах
Все приведенные здесь примеры касаются не-лингвистических режимов мышления и суждения, и все они характеризовались внезапностью. Скорость, с которой приходили к решению, трудно определить точным образом, но это может стать подходящим критерием для внезапного решения ("быстрый режим" не-лингвистического мышления), если мы способны прийти к решению в ситуации, требующей решения. Тем не менее есть проблемы, требующие продолжительных размышлений, которые возможно предпринять в ненапряженной обстановке без непосредственного подталкивания к решению. И мы увидим, что существует также "медленный режим" не-лингвистического мышления, основанный на образных фантазмах. Он развертывается в серии "повторов" той же ситуации с включением незначительных модификаций.
Медленный режим мышления устремлен к решению или выводу, формирование которого либо базируется на подстройке собственных ощущений в направлении различных решений, позволяющих справиться с проблемой, либо ведет к новой конфигурации собственных мотивов и действий. Этот медленный режим не-лингвистического мышления запускается, когда нужно решать сложные задачи, вовлекающие собственное поведение и оценивание. К примеру, покупка определенного дома представляет такую сложную задачу. Образный фантазм представляет непротиворечивую репрезентацию наших повседневных стремлений, желаний и опасений, но это также может вести к решению сложной пролемы и её репрезентации. Для случая действительно сложных проблем характерна процессуальность, задействующая образно-фантазматическую систему. Такой медленный режим состоит в своего рода рекуррентном повторении коротких серий фантазматических сцен (в этом случае уместно говорить о дневных видениях), предполагающих при каждом повторе небольшую модифификацию некоторых факторов. Этот метод "повтора-с-модификацией" не-лингвистического мышления может проявляться как возвращение дневных видений проблематичных ситуаций. Здесь ни в коем случае не содержится вся истина, поскольку рассматриваемый повтор также может быть интерпретирован как "рациональная" активность мышления, посвященная серьезным и сложным проблемам прошлой, настоящей и будущей реальности.
Нас может озадачить - почему особенные неприятные видения должны повторяться снова и снова? Похоже, что такие повторы происходят из нашего собственного порядка значимости возможных событий. Определенные видения должны оживать вновь и вновь покуда отражаемые ими настоятельные потребности, неотложные задачи и давящие опасения сохраняются в неизменном виде. Но в этих повторах или видениях не всё повторяется в неизменном виде; здесь, в этих очевидных повторениях, мы должны быть внимательны к малым модификациям очевидных повторений, модификациям в той "фантазии", которая репрезентирует реальные варианты реальных действий.
Приведу пример, касающийся такого базового действия как управление автомобилем. Рассмотрим следующую ситуацию: я был напуган агрессивным водителем и соответственно обстоятельствам уступил его требованиям. Позднее эта досадная ситуация может неоднократно воспроизводиться в моих видениях и каждый раз она будет пробуждать чувство негодования. Но если быть внимательным, вы поймете что в обстоятельствах такого рода мы не сталкиваемся с точным повторением того же воображаемого сценария. Осмысленное само-наблюдение позволяет осознать, среди всего прочего, небольшую вариативность собственного поведения. Через некоторое время при продолжающихся повторах это может привести к осознанию правильной реакции: сделай я это, его удалось бы остановить! Конечно, этот инсайт ирреален, сопровождается чувством сожаления и не может изменить прошлого. Но тем не менее это своего рода действие в отношении будущей реальности, т.е. это план: это позволит мне в подобной ситуации, если таковая случится, действовать надлежащим образом и противостоять неправедным требованиям. Это же справедливо в отношении событий, которых ожидаешь в беспокойстве. Итоговой сценой является план относящийся к будущему, следующий из продумывания ситуации на основе предшествующего опыта. Однако может оказаться, что лучшим решением является изменение моего собственного поведения: Не будь столь догматичен в обыденных ситуациях! Избегай конфликтов подобных случившемуся! В этом случае я делаю выводы из проблематичного опыта, перепроигрывая его в фантазии и на этой основе обнаруживая, каким может быть наиболее верное решение. Но такой инсайт склоняет к повторам; возможно, следует отложить это дело на время.
Этот медленный режим не-лингвистического мышления довольно широко применяется при разрешении сложных проблем, где имеют место несколько неопределенных факторов, наподобие вероятностей различных вариантов будущего развития, различных версий влияния на ситуацию моего собственного поведения и т.д. Можно рассмотреть такие сложные решения как аренда или покупка дома, т.е. решения, требующие от нас пройти через набор альтернатив, которые должны продумываться прежде чем прийти к решению, наиболее удовлетворяющего нашим склонностям. Например, если мне ненавистна перспектива существенной задолженности, то скорее я предпочту дом в аренду. А если я любой ценой стремлюсь избегать конфликтов с соседями, то арендую одно-квартирный отдельно-стоящий дом. Напротив, если я ценю и свою приватность и отношения с соседями, то арендую или куплю дом неподалеку от других, и т.д. При необходимости принятия подобных решений альтернативы будут проявляться в моём воображении в попытке отыскать наилучший вариант.
Даже обладая возможностью продумывания посредством языка очень трудно избежать этого медленного режима не-лингвистической мысли. Главный аргумент, который здесь уже прозвучал, касается принципиального затруднения с системой языка: высказывания могут связывать отношением лишь два или три элемента, а всё что является более сложным, как решение о покупкке дома или женитьбе, не может быть приемлемым образом представлено в режиме языка. Но следует также держать в уме, что затратный по времени медленный режим принятия решения не может применяться во всех ситуациях из-за обычного давления времени.
В конечном итоге мы должны понять, что широко распространенная убежденность в преобладающем у человека мышлении посредством языка вводит в заблуждение. Имеют место базовый и более экстенсивный уровень не-лингвистического мышления в режимах фантазии. Мы всё же способны иметь доступ к этому режиму не-лингвистического мышления в феноменологической рефлексии, и это становится особенно очевидным при обсуждении функции нашего повседневного социального воображаемого.
Завершающие ремарки: Социальное Воображаемое как подраздел Продуктивной Фантазии
На мой взгляд фантазия всегда продуктивна - учитывая тот факт что она представляет мне в интуитивном режиме нечто не данное в восприятии (а порой то, что не может быть дано). В этой перспективе формы фантазии, направленные на вос-производение, вроде воспоминаний, также производительны, т.е. ре-продуктивны. Однако существует широкое многобразие смешанных форм фантазии, начиная с ре-продуктивных картин воспоминаний вплоть до продуцирования свободной фантазии, которая представляется продуктивной во всех отношениях.
При рассмотрении социального воображаемого мне особенно интересна функция образных фантазмов в размышлении о будничных но при этом очень сложных социальных проблемах.
Оказывается, что фантазийные представления и сцены являются совершенно фундаментальным движущим принципом нашего базового не-лингвистического мышления. Фантазии являются условием возможности понимания действительно сложных социальных совокупностей, т.е. овладения идеей целого (прошлого, настоящего и будущего) в отношении факторов, играющих роль в данной ситуации, возможной динамики развития поведения моего и других, а также не зависящего от человека течения событий. Наиболее важными условиями эффективности здесь является способность фантазии (и сопутствующих эмоций) репрезентировать чрезвычайную спутанность факторов, и роль различных разноуровневых мотивов, направляющих поведение (моё и других). Фантазия является условием постижения моих (и не только моих) возможных будущих (и прошлых) действий и это позволяет мне фиксировать эмоциональные реакции на эти различные события. Таким образом, этот режим мышления делает возможным реалистичное планирование будущего. Фантазия является интуитивной идеей того, что не представлено, а, возможно, еще (или уже) не существует и потому она всегда продуктивна.
Dieter Lohmar - директор архива Гуссерля в университете Кёльна и с 2011
года президент Немецкого общества феноменологических исследований
наконец-то сказано хорошее про тн "клиповое мышление"
ОтветитьУдалить