Свобода от свободы воли

Упорствующая пассивность от св.Франциска до Марселя Пруста и Франца Кафки не так пассивна как может показаться. 

Ниже - краткий синопсис работы 

Dimitris Vardoulakis. Freedom from the Free Will. On Kafka’s Laughter. 2016

Смех Кафки запускает критику сложившейся концепции свободы как свободы воли индивида, которая доминирует в политической и философской традиции на Западе. Не кажется ли эта мысль абсурдной: ведь мир Кафки не только так сверх-детерминирован трагедией, что в нём нет места юмору, но еще это мир заключения, где свобода полностью отсутствует.

Но, настаиваю - юмор Кафки это ответ на западную концепцию свободы, которую он неутомимо изображает в своих нарративах, и этот ответ подразумевает альтернативную концепцию свободы.

Знавшие его лично обращают внимание на юмор, характеризующий личность и отразившийся в творчестве. В биографии написанной Максом Бродом есть несколько упоминаний юмора Кафки. Наиболее известно следующее описание чтения Процесса Кафкой в литературном салоне в Праге: «Когда Кафка читает громко, его юмор становится особенно прозрачным". 

…

Важным на пути преодоления неловкости вторжения смеха в теологию является доказательство того, что Кафка разрушает различение между комедией и трагедией. Так, Милан Кундера пишет: «В кафкианском мире комическое не является контрапунктом трагическому (трагическое – комическое) как у Шекспира; дело не в том, чтобы сделать трагическое более терпимым через осветление тональности; оно не сопровождает трагическое, вовсе нет, оно разрушает его в зародыше и т.о. лишает жертв единственного утешения, на которое они могли надеяться: утешения, которое обнаруживается в (реальном или мнимом) величии трагедии».

Как показал Михаил Бахтин в работе о Рабле, смех всегда дестабилизирует иерархии, и жанровые и властные – вопреки трудности нанесения демаркационной линии между двумя.

Более плодотворный подход к смеху Кафки расширяет понимание философского и политического значения смеха. Я думаю здесь, к примеру, о Вальтере Беньямине и Жиле Делезе с Феликсом Гваттари, которые делают важный акцент на смехе. …Следует вспомнить Имя Розы Умберто Эко, с его драматизацией подавления смеха в Западной метафизике. Причина, по которой имело место такое подавление, проявляется при обращении к громоподобному смеху Заратустры. Смех, описываемый Ницше, имеет определяющую важность для его французских интерпретаторов, как раз вследствие его метафизической значимости. Очень упрощая, можно смеяться над идеей, что нечто трансцендентное определяет наше бытие. 

Саймон Кричли: «Что заставляет нас смеяться … это возвращение физического к метафизическому, где притворное трагическое возвышение человеческого коллапсирует в космическую смехотворность, которая, может, даже более трагична». Мы уже можем прочувствовать резонанс этой концепции смеха в рассказах Кафки. Преображение описывает трансформацию человека в грязное насекомое. Такая трансформация - это смех над идеей, что мы – в нашем телесном воплощении – сотворены «в образе Бога», при этом она остаётся трагичной вследствие переоценки претерпеваемого человеком. 

Мой собственный подход сужает рамку смеха. Речь не идёт об отказе ни от родовых смыслов смеха, замеченных Кундерой и другими, ни от задействования смеха в противостоянии Западной метафизической традиции. Намерение, скорее, состоит в том, чтобы показать, что смех функционирует как техническое устройство с важными дискурсивными подтекстами – в частности такими, которые указывают на то, как свобода мыслится в работах Кафки.

Если суммировать, я помещаю юмор в центр технического приёма Кафки, опираясь на сюжеты в которых протагонисты как будто полностью лишены своей свободы. Я утверждаю, что если у Кафки содержится политическая мысль, то возможна она лишь благодаря его смеху. Идея в том, что смех Кафки является орудием, которое он применяет для деконструкции власти. Одна из наиболее принципиальных схем, по которым конструируется власть, зависит от того как мы понимаем нашу свободу. Как говорит Фуко, «власть налагается только на свободных субъектов и лишь постольку, поскольку они свободны… Свобода необходимо существует для власти, чтобы приводить её в действие». Свобода может быть средством нашего захвата властью. Ключом к опыту власти через свободу является свобода воли. Можно думать, что у нас есть свобода осуществления нашей воли, но только при забвении того, что власть осуществляется не просто ограничением нашей свободы, а включением нашей воли в саму работу власти и её увековечивание. Чем более мы реализуем нашу свободную волю, тем более разрастается власть. Т.е. иллюзией будет думать, что мы свободны поскольку имеем свободную волю.

Я утверждаю, что Кафка смеется над нашей иллюзией, что у нас есть свобода воли. И он также смеется над коррелятом свободной воли, а именно - разграничением между миром идеальной свободы и порочным миром заточения. Это разграничение соответствует метафизическому допущению, что существует высшее царство духа, отделенное от материальной или телесной сферы. Вопрос о свободе воли всегда будет касаться того, как связать эти два мира или эти две сферы – это всегда вопрос о том, как может появиться концепция «чего мы хотим». Для действия свободы воли необходимо выйти за пределы идеального мира свободы или духа. Но по сути, при всем уважении к интерпретаторам как Брод и Вельч, смех Кафки является также  критикой трансценденции как ключевого элемента в Западной метафизике и теологии. Одновременно этот смех имеет не только критический, но и конструктивный аспект. Смех Кафки намекает на иной смысл свободы. Это ситуативная свобода – или свобода опосредованная …, которая не полагается на идеальное, оторванное от здесь и сейчас. Это свобода от свободы воли.

Другой способ подойти к главной идее. Младен Долар проницательно замечает о присутствии свободы и несвободы у Кафки. Указав, что «несвобода присутствует повсюду в универсуме Кафки», Долар тем не менее утверждает, что «свобода есть во все времена, повсюду, это словно пароль (fin mot) для Кафки, подобно секретному слову, которое трудно произнести, хотя оно постоянно в уме. Свобода, которая должна выглядеть иначе, которая выглядит жалкой, но она здесь в каждом пункте, и когда мы её обнаруживаем уже нет способа отделаться, она становится достоянием которое следует хранить, это негаснущий луч света или, скорее, направление поиска».

Данное исследование можно понимать как развитие этого взгляда через преломление проблемы свободы у Кафки в виде трех ясных вопросов. Первый – какого рода несвобода сковывает персонажей Кафки?

 Предлагаемый ответ состоит в том, что несвобода неотъемлема от свободы воли. Второй – какого рода свобода представлена у Кафки? Ответом будет свобода, следующая из свободы воли – или, как я это называю, опосредованная свобода. Третий – как представляется интеракция между свободой и несвободой? Моя точка зрения состоит в том, что смех оказывается средством такой интеракции и центральным пунктом того, как – технически – Кафка изображает свободу и свободу воли.

Мое понимание этой идеи свободы, следующей из воли у Кафки основывается на важном инсайте, а именно, что идея свободы тесно связывается с идеей разграничения между идеальным миром свободы и порочным миром, где человек помещен в тюрьму. Этот инсайт организует структуру книги:

Гл 1: сопряжение идеи свободы воли и отграничения райского мира свободы от порочного мира разрабатывалось Августином в связи с Грехопадением. Постоянное обращение самого Кафки к нарративам заточения – нарративам, в которых протагонист захвачен западнёй и не способен практиковать свою свободу воли – уравновешивается идеей пространства полной свободы, лучше всего представленной в Оклахомском летнем театре в последней главе - Америка. Тем не менее, как будет показано, по сути Кафка смеется над актерами, которые по общему мнению свободны. Это задаёт онтологическую установку идеала свободы относительно свободы воли.

Гл.2: Взгляд на Кафку исходя из предположения Мориса Бланшо, что Кафка похож на комическую презентацию Авраама, в соответствии с которой Авраам заброшен в пустыню, где Бог призвал его принести в жертву сына, несмотря на то что он бездетен. Я показываю как Кафка использует комические элементы неразрешимой задачи ублажения трансцендентной сущности посредством внимательного прочтения Приговора и Преображения. Здесь исследуется как идея свободы от свободы воли также производит экзегетическую матрицу для чтения Кафки.

Гл.3: Противоположность между абсолютным лишением свободы и абсолютной свободой в наиболее ясном виде представлена в двух коротких рассказах, где протагонисты буквально запираются в клетку - Отчет для академии и Голодарь. Я покажу как формируется критика западной метафизической традиции мысли о свободе, вводя смех Кафки в резонанс с мыслью Левинаса и Спинозы и вписывая её т.о. в этический регистр.

...

Гл.5. В итоге, я утверждаю что переосмысление свободы у Кафки как свободы от свободы воли отчетливо проявляется в том как концептуализируется власть. Я покажу это на сопоставлении В исправительной колонии Кафки и описания  казни Дамьена в начале Надзирать и наказывать Фуко. Смех над иллюзией свободы воли вступает, наконец, в политическую сферу.

Эта траектория не делает Кафку политическим философом – ведь он не разворачивает систематической теории, ожидаемой от философа. Скорее Кафка предлагает неоценимые интуиции для политической философии, касающиеся функции свободы – догадки о том, что дисциплинарные требования для систематического применения могут в действительности блокировать, преграждать и сбивать с толку. И это делает еще более ценным опознание того, над чем смеется Кафка: а именно – сопряжение между свободой воли и отделенностью мира абсолютной свободы от мира падшего. И далее, весьма продуктивно будет размыслить над интуицией Кафки, что свобода, может, возможна лишь когда мы освобождаем себя от свободы воли.