Славой Жижек: Что впереди?

 

Славой Жижек пишет в Jacobin, что если мы хотим противостоять угрозе катастрофы, то должны усвоить новый взгляд на время.

Во французском (и некоторых других языках, например, в моем родном, словенском) есть два слова, обозначающих "будущее", которые невозможно адекватно передать на английском: futur и avenir. Futur означает будущее как продолжение настоящего, как полную актуализацию уже существующих тенденций, в то время как avenir указывает на радикальный разрыв, разрыв с настоящим,  avenir - это то, что должно наступить (à venir), а не только то, что будет. Если бы Трамп выиграл у Байдена на выборах 2020 года, он был бы (до выборов) будущим президентом, но не следующим (т.е. новым).

В современной апокалиптической ситуации конечным горизонтом futur является то, что философ Жан-Пьер Дюпюи называет антиутопической "фиксированной точкой", нулевой точкой ядерной войны, экологического краха, глобального экономического и социального хаоса и т.д. Эта нулевая точка, даже постоянно откладываясь, является виртуальным "аттрактором", к которому стремится наша реальность, предоставленная самой себе. Бороться с будущей катастрофой - значит совершать действия, которые прерывают наш дрейф к этой "фиксированной точке". Здесь видно, насколько двусмысленным является лозунг "будущего нет": на более глубоком уровне он обозначает не невозможность изменений, а именно то, к чему мы должны стремиться - разрушить власть над нами катастрофического "будущего" и тем самым открыть пространство для чего-то нового, "которое грядёт".

Суть подхода Дюпюи в том, что если мы хотим правильно противостоять угрозе катастрофы, мы должны ввести новое понятие времени, "времени проекта", замкнутого контура между прошлым и будущим: будущее причинно порождается нашими действиями в прошлом, а то, как мы действуем, определяется нашим предвидением будущего и нашей реакцией на это предвидение. Мы должны сначала воспринять катастрофу как свою судьбу, как неизбежность, а затем, проецируя себя в нее, приняв ее как точку отсчета, ретроактивно вставить в ее прошлое (прошлое будущего) контр-фактуальные возможности ("Если бы мы сделали то-то и то-то, катастрофа, в которой мы сейчас находимся, не произошла бы!"), на основании которых можем действовать сегодня.

Еще рано говорить

Не это ли сделали Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер в своей "Диалектике просвещения"? В то время как традиционный марксизм призывал вовлечь себя и действовать, чтобы осуществить неоотвратимое (коммунизм), Адорно и Хоркхаймер спроецировали себя на окончательный катастрофический исход (пришествие "управляемого общества" тотального технологического манипулирования), чтобы призвать нас действовать против такого исхода в нашем настоящем.

По иронии судьбы, разве не справедливо это для поражения коммунизма в 1990 году? С сегодняшней точки зрения легко высмеивать "пессимистов", от правых до левых, от Александра Солженицына до Корнелиуса Касториадиса, которые сокрушались о слепоте и компромиссах демократического Запада, об отсутствии у него этико-политической силы и отваги в борьбе с коммунистической угрозой. Они предсказывали, что холодная война уже проиграна Западом, что коммунистический блок уже победил в ней, что крах Запада неминуем. Но именно их позиция в наибольшей степени способствовала краху коммунизма. По выражению Дюпюи, само "пессимистическое" предсказание на уровне вероятностей, линейной исторической эволюции, мобилизовало их на сопротивление.

Таким образом, следует развернуть обыденное представление, согласно которому мы, будучи вовлечены в разворачивающийся исторический процесс, воспринимаем его как полный возможностей, и себя как агентов со свободой выбора, в то время как при ретроактивном взгляде тот же самый процесс представляется полностью определенным и необходимым. Всё наоборот: агенты, вовлеченные в настоящее, воспринимают себя втянутыми в Судьбу, в то время как ретроактивно, из точки зрения более позднего наблюдения, можем увидеть альтернативы в прошлом, возможности иного развития событий.

Другими словами, прошлое открыто для ретроактивных интерпретаций, тогда как будущее закрыто, поскольку мы живем в детерминистской вселенной. Это не означает, что мы не можем изменить будущее; это лишь означает, что для того, чтобы изменить наше будущее, мы должны сначала (не "понять", а) изменить наше прошлое, так его переосмыслить, чтобы оно открылось в сторону будущего, отличного от того, которое подразумевается доминирующим видением прошлого.

Случится ли новая мировая война? Ответ может быть только парадоксальным. Если новая война и будет, то она будет необходимой: "Если происходит большое событие, например, катастрофа, то оно не может не произойти; тем не менее, поскольку оно не произошло, оно не является неизбежным. Таким образом, именно актуализация события - тот факт, что оно случается, задним числом создает его необходимость". Когда разразится полноценный военный конфликт (между США и Ираном, между Китаем и Тайванем, между Россией и НАТО ... ), он возникнет как необходимость. То есть мы станем автоматически прочитывать приведшее к нему прошлое, как ряд причин, которые с неизбежностью вызвали взрыв. Если же этого не произойдет, то будем прочитывать его так, как сегодня рассматриваем холодную войну: как серию опасных моментов, когда катастрофы удалось избежать, потому что обе стороны осознавали смертельные последствия глобального конфликта.

Когда в 1953 году Чжоу Энь-лай, премьер-министр Китая, находился в Женеве на мирных переговорах по окончанию Корейской войны, один французский журналист задал вопрос, что он думает о Французской революции. Чжоу, как говорят, ответил: "Еще слишком рано говорить об этом". В каком-то смысле он был прав: с распадом восточноевропейских "народных демократий" в 1990-х годах вновь разгорелась борьба за историческое место Французской революции. Либеральные ревизионисты пытались навязать идею о том, что гибель коммунизма в 1989 году произошла в самый подходящий момент: она ознаменовала конец эпохи, начавшейся в 1789 году, окончательный провал революционной модели, которая впервые вышла на сцену с якобинцами. Битва за прошлое продолжается и сегодня: если возникнет новое пространство радикальной эмансипационной политики, то Французская революция не будет просто тупиком истории. Именно в этом смысле, в той мере, в какой будущее не является настоящим, его следует мыслить одновременно включающим катастрофическое событие и таким, где событие не случилось - но не как дизъюнктивные возможности, а как сопряжение состояний, одно или другое из которых апостериори проявит себя как необходимое в тот момент, когда будет избрано настоящим.

Дело обстоит не так, что у нас есть две возможности (либо военная, экологическая, социальная катастрофа - с одной стороны, либо разрядка - с другой) - эта формула слишком проста. У нас есть две наложенные друг на друга необходимости. В нашем затруднительном положении необходимо, чтобы произошла глобальная катастрофа, вся современная история движется к ней, И необходимо, чтобы мы действовали для ее предотвращения. При сокрушительном столкновении этих двух налагаемых друг на друга необходимостей актуализируется только одна, так что в любом случае наша история станет (была) необходимой. Точно так обстоит дело с перспективой ядерной войны. Много лет назад Ален Бадью написал, что контуры грядущей войны уже намечены:

США и их западно-японская клика - с одной стороны, Китай и Россия - с другой, атомное оружие повсюду. Мы не можем не вспомнить высказывание Ленина: "Либо революция предотвратит войну, либо война вызовет революцию". Именно так можно определить максимальную амбицию предстоящей политической работы: впервые в истории должна реализоваться первая гипотеза - революция предотвратит войну, а не вторая - война вызовет революцию. Именно вторая гипотеза материализовалась в России в контексте Первой мировой войны, а в Китае - в контексте Второй. Но какой ценой! И с какими долгосрочными последствиями!

Здесь мы натыкаемся на непристойную двусмысленность ядерного оружия: официально оно создано для того, чтобы не быть примененным. Однако, как сказал в одном интервью Александр Дугин (придворный философ Путина), оружие в конечном итоге создается для того, чтобы его применяли. Есть большая неопределенность в том, насколько убедительны ядерные угрозы, что подтверждает риторический вопрос Дюпюи: "Что нужно - быть сумасшедшим или же притворяться сумасшедшим, чтобы быть убедительным?". И здесь крайне важно добавить, что истинная катастрофа уже  в том, чтобы жить под сенью постоянной катастрофической угрозы.

Конечно, каждая сторона в ядерном противостоянии утверждает, что хочет мира и реагирует только на внешнюю угрозу - это правда, но это означает, что безумие - в самой системе, в порочном круге, в который мы попадаем, когда в этом участвуем. Структура здесь подобна структуре подразумеваемой веры: все отдельные участники действуют рационально, приписывая иррациональность другому, который рассуждает таким же образом.

Нужно что-то новое

Из моей юности в социалистической Югославии я помню странный казус с туалетной бумагой. Внезапно распространился слух, что в магазинах не хватает туалетной бумаги. Власти тут же выступили с заверениями, что туалетной бумаги достаточно для нормального потребления, и,  удивительное дело, это не только оказалось правдой, но люди в основном даже в это поверили. Однако средний потребитель рассуждал следующим образом: Я знаю, что туалетной бумаги достаточно и слух ложный, но что если некоторые воспримут этот слух всерьез и в панике начнут неумеренно скупать бумагу про запас, вызывая тем самым фактическую нехватку? Так что лучше я пойду и сам куплю про запас.

Даже не обязательно верить, что кто-то воспринимает слухи всерьез - достаточно предположить, что некоторые верят, что есть люди, которые воспринимают это всерьез. Эффект тот же, а именно - реальное отсутствие туалетной бумаги в магазинах.

Неудивительно, что некоторые исследователи предлагают новый ответ на главный вопрос: Если разумные инопланетяне уже посещали Землю, почему они не пытались установить контакт с нами, людьми? Ответ таков: А что, если они некоторое время внимательно наблюдали за нами, но не нашли в нас ничего интересного? Мы - доминирующий вид на относительно небольшой планете, развивающий свою цивилизацию в направлении разнообразных видов самоуничтожения (разрушение экологического равновесия, ядерное самоуничтожение и т.д.), не говоря уже о локальных глупостях вроде сегодняшних политкорректных "левых", которые, вместо того, чтобы работать на широкую социальную солидарность, применяют даже к своим потенциальным союзникам псевдоморальные пуристские критерии, везде усматривая сексизм и расизм и тем самым повсюду наживая новых врагов.

В том же духе в преддверии промежуточных выборов в ноябре 2022 Берни Сандерс заявил, что демократам нужно уделить внимание не только праву на аборт; им необходимо принять повестку дня, направленную на решение экономических проблем, стоящих перед Соединенными Штатами, и поддержку рабочего класса. Несмотря на то, что Сандерс всю жизнь на 100% голосует за аборты, он утверждал, что демократам также необходимо сосредоточиться на противодействии "анти-рабочим" взглядам республиканцев и на том, как их политика может вредить рабочему классу. Неудивительно, что либералы немедленно контратаковали, обвинив его в антифеминизме.

Те же пришельцы могли бы заметить не менее странный факт с противоположной стороны политического спектра: за короткое время своего пребывания на посту премьер-министра Великобритании Лиз Трасс следовала в своей экономической политике тому, что она воспринимала как требования рынка, игнорируя возражения рабочего класса - но к ее падению привело то, что эти же рыночные силы (биржа, крупные корпорации) панически отреагировали на ее предложения. Еще одно доказательство, если оно необходимо, что левоцентристская политика (Билла и Хиллари Клинтон, Кира Стармера) представляет интересы капитала гораздо более адекватно, чем новые популистские правые.

Таким образом, пришельцы наверняка придут к выводу, что гораздо безопаснее просто игнорировать нас, чтобы не заразиться нашей болезнью. Если же мы выберем что-то Новое, то, возможно, заслужим их внимание.