Хакеры vs Векторалисты (2/2)

КЛАСС ВЕКТОРАЛИСТОВ (часть 2)

McKenzie Wark

В первой части была представлена история товарного производства как проходящая через три идущих внахлёст стадии, каждая из которых производит расщепление на два класса, поляризующих социальное поле. На каждой стадии это поле имеет определенные качества. Индустриальное развитие и борьба между рабочим и капиталистом порождают более абстрактную топографию – вторую природу. Развитие информационных технологий и борьба между хакером и векторалистом производят еще более абстрактную топологию – третью природу. Это пространство превращается в глобальную топологию, где едва ли не всякая точка может коммуницировать с любой другой и происходит мобилизация ресурсов в планетарном масштабе.  

На каждой стадии возможна поляризация поля классового конфликта между основными классами - доминирующим и подчиненным, но все классы во всех трех «природах» взаимодействуют, как при игре в трехмерные шахматы. Во многих случаях ключевой классовый конфликт возможен между различными правящими классами. Единство трех подчиненных классов также невозможно гарантировать. Они представляют не множество (multitude), а выраженные классы с различными функциями в производственном процессе.

Отталкиваясь от такого понимания, можно задать иную рамку довольно запутанным дискуссиям о том, нельзя ли представить исторические изменения как силу, которая отвергнет неослабевающий драйв коммодификации или даже запустит ускорение в направлении его конца. Но ни то, ни другое, как мы увидим, не обещает сегодня многого на волне перезапуска исторического воображения.

Особенность западной или гегельянской марксистской традиции в том, что пролетариат является силой способной низвергнуть капитал. Пролетариат возникает из внутреннего содержания товарной формы, которая захватывает его, как еще одну вещь, и реализует его полную субъектность и универсальность человеческого. Конкретное действие по блокированию, которым является забастовка,  оказывается либо предтечей либо пределом мысли о полной остановке, которая должна стать актом воли пролетариата как революционного субъекта истории, возникающего в ходе собственной объективации и сопротивления ей.

С провалом революций конца 60х Делез, Гваттари, Лиотар и Негри приступили к более основательному продумыванию  концептуальной перспективы ускорения капитализма к его концу. Это было откровенным признанием слабости партии труда и утраты энергии блокирования и остановки, не говоря о полном устранении потоков коммодификации жизни. Напротив, идея состояла в развитии капитализма до своего предела, и это действительно представлялось событием, которое должно случиться.

Для противников флёр акселерации слишком похож на другое зло, еще более поругаемое и не всегда именуемое – неолиберализм. Похоже на сближение с идеологией тех, кто в наших координатах является фракцией класса векторалистов, который заявляет претензии на «технологии» и стремится перевернуть, взорвать и креативно разрушить мир во имя забавы и любопытства. Однако необходимо заметить, что по многим направлениям эта идеология является скорее негативной. Правда в том, что господство векторалистского класса нацелено на устранение остатков власти капитала и труда через подчинение обоих управлению посредством информации.

Во многом проблема в том, что негативность и ускорение являются ограниченными формами исторического воображения. Негативность есть фигура, предполагающая наличие только второй природы. Есть лишь капитал и его отрицание пролетариатом. Ускорение – это фигура, полагающая что есть только третья природа. За пределами второй природы нет ничего кроме абстракции. Это не та форма исторического воображения, которая схватывает развитие новых классовых отношений в этом пространстве.

И негативность и ускорение упускают проблему пределов преобразования природы, как в ходе второй природы так и третьей. Историческое воображение негативности фетишизирует социальное, как если бы оно не было встроено в природу и технику (техне). Историческое воображение ускорения в своих ранних версиях фетишизирует желание, а в более поздних – итерации технической рациональности. Желание никогда не продумывалось совместно с потребностью; рациональность никогда не осмысливалась через форму собственности и, следовательно, через классовые отношения, в которых она проявляется в третьей природе.

Нет нужды много говорить о метаболическом разрыве, разверзающемся при воздействии второй и третьей природе на природный субстрат. Наиболее известны здесь молекулярные выбросы в атмосферу двуокиси углерода и метана, вызванные ископаемым топливом и разведением скота. Интенсивное развитие второй природы, за которым последовало господство над всеми мировыми ресурсами, обусловленное третьей природой, вызывает обратный энтропийный эффект на весь процесс глобального производства и воспроизводства. Фактически, векторалистский класс теперь питается тем энтропийным расстройством, которое сам производит. Итак, человеческая, социальная и техническая история более не могут представляться независимо от истории природы.

Только союз всех низших классов даёт надежду на противостояние потенциально катастрофическому развитию третьей природы при господстве векторалистского класса. Такому союзу потребуется отчетливо распознать новые уязвимости с учетом того, что некоторые старые узкие места фабрики или даже «социальной фабрики» города могут «столкнуть с рельсов» власть, которая рельсами не пользуется, а полагается скорее на более гибкую топологию информационного вектора. В символическом и поэтическом звучании мантры «Оккупай Уолл-стрит» нет ничего плохого - хотя осуществить это на практике гораздо сложнее. Но как оккупировать абстракцию?

Ограничивать мысль об истории понятиями негативности или акселерации значит упускать из поля зрения значительную часть картины. В этой оптике неразличимы не только важные черты третьей природы, но и нечто важное сегодня в самой природе. Третья природа распоряжается не только второй природой как ресурсом, но всей природой вообще. Более того, вся природа превращается в выхлопную трубу, охлаждающий радиатор, помойку для всех энтропийных отходов в планетарном масштабе абстрактного общественного производства.

Что если историю нельзя ни отвергнуть ни ускорить? Похоже, что 2я и 3я природы столь широко и глубоко расстроились, что эту инфраструктуру не миновать. Т.о. пока товарная экономика продолжает напряженно вращаться в своём неснижаемом темпе,  она вербует агентов во всех классах, заставляя их работать на свои цели по своим лекалам. Что если даже векторалистский класс теперь не достаточно властен над собственным созиданием?

Это наводит на мысль об инерции истории. Блистательно в своем характерном стиле выразил это Сартр, что на языке данного текста может звучать так: Коллективное  социальное усилие, сначала в сельском хозяйстве, затем в промышленности, а затем в информации, выстраивает покоряющую и подавляющую себя инфраструктуру, которая затем придаёт продолжающимся усилиям форму окаменелости. Всё твердое растворяется в воздухе но осаждается назад из воздуха в твердое состояние вновь, как приумножение того же самого.

Товарная форма принуждает труд создавать не только продукт в этом моменте, но и инфраструктуру, которая длит себя, которая содержит товарную форму, втиснутую в себя. Т.о. действие формирует само себя, загоняет себя в собственную форму, воплощается в ней, лишая коллективное усилие своего общественного характера и уворовывая способность к его изменению. Действие превращается, даже будучи действием,  в форму пассивности, при которой каждое действие отделяется от других, как простой индивидуальный труд, вознаграждение за который может быть лишь индивидуальным.

Т.о. здесь не работает негативность, поскольку сама инфраструктура лишает свободы действия, способного ей противостоять и качественно нарушить её форму. И, следовательно, здесь нет акселерации, т.к. инфраструктура 2й и 3й природы определяет темп производства изменений и,  воздействуя на форму изменений, производит то же самое. Акселерация не более плодотворна для качественного разворота, чем негативность.

Этот парафраз мысли Сартра столь же безрадостен как и оригинал. Сартр лелеял надежду на действие, которое сплотит индивидуальные воли и вырвет их из солипсизма и разъединенности. Сартр думал о сплоченной группе – идея, которая в измененном виде появляется как субъективный момент у Гваттари или формирующее субъекта событие у Бадью.

В любом случае, эта линия мысли об историческом действии всё еще очень полагается на коллективное человеческое действие или даже пост-человеческую рациональность в противостоянии  инфраструктуре, самая форма которой поглощает и делает инертной такую активность. Таким образом, парадокс третьей природы в том, что она фактически ускоряет и умножает транзакции товарного типа, но всегда этого типа. Гибкость и прекарность, которые она производит - это поверхностный эффект глубокой и широкой инфраструктурной неподвижности.

Именно поэтому подрывная способность коллективного усилия, будь то фермерский бунт, забастовка рабочих или действие хакера, должна пониматься как ограниченное и одностороннее представление исторического действия. Так мы приходим к четвертому понятию, которое полагается как разрыв матрицы трёх других. Если инфраструктуру приводят в движение попытки отрицания или ускорения истории, то возможно проблема не в торможении или ускорении этой инфраструктуры, но в изобретении чего-то другого.

Инфраструктура 2й и 3й природы приняла форму товарообмена и впечаталась во все аспекты повседневности. Проект альтернативы должен смотреть вовне. Возможно, естественная история форм может прийти на помощь социальной истории форм, которая сегодня есть лишь бесконечное клонирование и рабство единственной формы, просто лишь более абстрактного характера.

Это опасный путь, т.к. почти невозможно избежать проекции на природные формы привычных способов мыслить вторую природу, а теперь и третью. В промышленную эпоху либеральный капитализм и паровая машина создали образ природы как своего рода дарвиновский свободный рынок. В наше время неолиберальный векторализм и компьютер создали иное представление о природе, подставляя вместо неё образы мелко-буржуазной борьбы "эгоистичных генов", позаимствованные из мира производства.

Что значит понимать природу с точки зрения не доминирующего класса а класса подавленного? Может, видеть природу глазами фермера, рабочего или хакера значит понимать её как симбиотические практики преобразования, соответственно - материи, энергии и информации? Что если будет возможно применить коллективную борьбу трёх стадий товарной экономики для критики доминантного мировоззрения касательно природы, но, не останавливаясь на этом, идти дальше? Задача исторического воображения - двигаться вперед в попытке экстраполировать, отталкиваясь от знания природных форм возможных морфологий, к проектированию новой инфраструктуры.

Итак, плохая новость: гигантскую машину третьей природы нельзя отвергнуть, поскольку сама её форма обеспечивает подвижность в особых существенных точках, действие в которых может быть эффективным. Ускорение здесь тоже невозможно. Здесь нет подчиненного класса для разгона его дальше и быстрее, чем он движется сам по себе. Продумывание истории с точки зрения продукта, а не производителей, переворачивает картинку и показывает что кумулятивный стержень того, что производит коллективное усилие, оказывается препятствием на пути собственного преобразования.

Остаётся лишь одна опция - перестройка по ходу. Это потребует объединенных действий среди подчиненных классов. Различия между этими классами нельзя устранить посредством именования множеством или декретом о некоем философском универсализме. Это означает подход к построению коалиции, имеющей дело скорее с экономическими агентами, чем политическими, как в большинстве версий радикальной демократии. Пришло время построения новой инфраструктуры на руинах старой.