Марк Фишер: Киберготика vs Стимпанк

urbanomic.com

Отзываясь на публикацию книги Наша рана не так уж свежа, в которой Ален Бадью анализирует глобализацию, субъективность и терроризм, Марк Фишер призывает к новой политике, противостоящей как декадансу капиталистического реализма, так и нигилистическому призыву ИГИЛ.

В декабре 2015 Хилари Бенн произнес речь в Палате Общин в поддержку авиа-ударов против Сирии. Сама речь и её шумное одобрение были упражнением в ретро-мании: эквивалент той политики, про которую фильм ΄новые΄ Звездные Войны: та же самая хрень опять, только хуже. Выступление Бенна было повторением в точности того типа речи, которая произносилась для оправдания нападения на Саддама Хусейна, приведшего затем к образованию ИГИЛ.

Одно большое достоинство публикации Бадью состоит в том, что он исследует все искушения рассматривать всё это как произошедшую ошибку. Как ясно замечает Бадью, с точки зрения капитала иракская война и её последствия не были грубым промахом. Это была возможность испытать новую форму (пост)колониализма, при которой страны конфликта открывают временную автономную зону для аккумуляции капитала, и ограбление может продолжаться без утомительных процедур, предусмотренных при создании и поддержании государства.

Капиталистический ΄Запад΄ когда-то был структурной фантазией независимости и отделенности от внешнего, фантазии, которая теперь рушится с тем эффектом, что пограничный контроль, от которого фантазия зависит, больше не действует. Враг уже внутри, тогда как жертвы не могут теперь любезно оставаться за кадром, даже если бы того желали.

Однако, и Бадью и Бенн сходятся в одном моменте: что ИГИЛ можно изображать как фашистов. Хотя такая классификация заманчива, она скорее затемняет, чем проясняет природу злокачественности ИГИЛ и его отношения к современной (декадентской и роковой) фазе капиталистического доминирования. Бадью ближе к истине, когда характеризует ИГИЛ как гангстеров: они действительно отчасти банда, отчасти апокалиптический культ, а отчасти – франшиза. При определенном взгляде ИГИЛ - это бойкий брэнд, который гораздо более эффективен для движения капитала, во всяком случае, чем любой другой в данный момент.

ИГИЛ держит зеркало перед капиталистическим нигилизмом 21го века. Этот нигилизм не имеет того мефистофелевского рвения экзистенциализма 19го века, а также не является холодным научным нигилизмом, описанным у Рэя Брассьера. Это скучный нигилизм: экзистенциальная нищета, сопровождающая материальную нищету, на которую капитал обрекает столь многих. Крохотное меньшинство избегает материальной нищеты, но лишь наиболее преданные адепты капитала могут уклониться от нищеты экзистенциальной.

Капиталистический реализм был лишь фантазией – фантазией того, что человеческие ресурсы необходимые капиталу для его роста, были столь же безграничны как и его желание. Однако теперь капитал подходит к пределам по всем направлениям, и экзистенциальный предел здесь не самый несущественный. Капитал не справляется, а люди не могут помочь, но справляются. Для всякой позы капиталистического реализма секретом полишинеля является то, что человеческие существа продолжают участвовать в заботе и воспроизводстве обычаев, которые кроме того остаются для них более важными, чем то, что может предложить капитал. Потерявшие товарную форму PR-внушения больше не помогут. Как возможно уверовать, что ΄каждый это сможет΄, когда и ты сам и те, кого ты знаешь, безработны или почти безработны? Когда мизерная оплата тяжелых ночных смен с холодом раннего утра практически одинакова, в случае если тебе повезло. Ты никогда не сделаешь капитал довольным. Недостаточно производить и продавать дешевые товары, которых никто не желает – ты также должен являть ΄страсть΄.

Когда Кен Ливингстоун не так давно говорил что члены ИГИЛ под принуждением ΄отдают свои жизни΄, его закрикивали – вот еще один пример отчаянного капиталистического медиа-декаданса (британские медиа изобилуют такими примерами – знак приближения финальной стадии). Различие между тем, чтобы что-то понимать и что-то оправдывать элементарно, но Ливингстоун затрагивает тот нерв, которого касается Майкл Корлеоне, замечая о кубинских повстанцах в Крестном Отце 2. «Я видел нечто странное сегодня», Майкл говорит Хайману Роту. «Некоторых повстанцев арестовали. Один из них выдернул чеку гранаты. Он ушел сам и забрал с собой капитана. И еще: солдатам платят за борьбу, повстанцам – нет». «О чем это говорит?» спрашивает Рот. «Они могут победить» отвечает Майкл. ИГИЛ не одержит победы, но эта аналогия указывает на самую серьезную проблему, с которой сталкивается капитал. Оплата никогда не затрагивает самых глубоких человеческих мотиваций. Вы должны предложить иное основание, какую-то другую цель. Что происходит, когда вы деморализуете людей, разрушаете их способность следовать всякой цели в жизни кроме накопления капитала, и при этом не платите им? Что если вы даже не предлагаете им возможности подвергаться эксплуатации и относите их к избыточному населению?

У капитала практически нет ответа, но у ИГИЛ есть. Спорный опрос ΄сообщает, что более чем каждый четвертый среди французской молодежи в возрасте между 18 и 24 имеет позитивное или очень позитивное мнение об ИГИЛ, хотя лишь 7-8% во Франции мусульмане΄. Какова бы ни была истина этого исследования, готовность доверять ему указывает на нарастающее подозрение, что общества, где господствует капитал, сталкиваются сегодня с массовой неприязнью и отступничеством. ΄Более 3 из каждых 4 присоединившихся к ИГИЛ иностранцев, совершают это с друзьями и членами семей. Большинство молоды, на переходной стадии жизни: иммигранты, студенты, меняющие работу и друзей, недавно оставившие свои семьи. Они присоединяются к «банде братьев (и сестер)» готовые к жертвоприношению во имя значимости΄. Мотивацией является принадлежность и братство, не ненависть. Исследование тех саудовских мужчин, которые добровольцами отправились в Афганистан и позднее сражались в Боснии и Чечне или тренировались в лагерях аль-Каиды, выявило, что большинство из них мотивировалось не ненавистью к западу, но желанием помочь своим мусульманским братьям и сёстрам΄. При всём том, что ИГИЛ предлагает ужасающе неверные решения, оно отвечает на реальные проблемы. (Определяя исламизм как идентарианство, Бадью не принимает в расчет ту перспективу, в которой ИГИЛ предлагает как минимум частичное избавление от тех унылых идентичностей, которыми капитализм наделяет столь многих юных мусульман, и не только мусульман).

Капитал не будет собой, если он не воплощает расчетливость, и последние 30 лет это поддерживалось само собой с опорой на реди-мэйд-формы экзистенциальной принадлежности. Такое уверенное полагание на пред-существующие формы идентификации – все эти национализмы и религии, включая множество архаизмов, готовых выползти из древних склепов – это то, чем был постмодернизм. Не существует ΄чистых΄ архаизмов, ничто не воспроизводится без отличий, и ИГИЛ правильно понимается как киберготический феномен, соединяющий древнее с современным (обезглавливания в сети). Он противостоит не самоуверенному капитализму модерности, а капитализму, который отказался от настоящего, не озабочен будущим. Полагающийся на свои запасы – или, вернее, на запасы, сохранившиеся от прежних форм эксплуатации – капитал не способен справиться с чем-то новым. Постмодернизм был его идеальной формой и натурализованный постмодернизм капиталистического реализма был его оптимальным решением для политических и культурных антагонизмов. Великобритания специализировалась на разработке модели стим-панка: викторианские социальные отношения, но теперь с айфоном.

Но те условия, которые поддерживали капиталистический реализм, теперь испарились и реальным врагом, который подстрекал неолиберальную контрреволюцию является воз-вращение. Врагом был не некротичный сталинистский монолит Советского Союза; еще в меньшей степени таковым являлся культ парижского маоизма, который был лишь наименьшим из помрачений. Нет – неолиберализм предназначен для снятия различных напряжений демократического социализма и либертарианского коммунизма, прораставших во множестве в 60е-70е. Где бы не обнаруживалась возможность такого рода, капитал сокрушал её, наиболее безжалостно и шокирующе – в Чили. Но восходящий поток экспериментальных политических форм во многих регионах планеты в моменте обнаруживает в людях групповое инновационное сознание и потенциал коллективного. Сегодня понятно, что молекулярные практики пробуждения сознания не противоположны тем непрямым действиям, которые необходимы для осуществления устойчивых идеологических сдвигов – это два аспекта процесса, развертывающегося во множестве параллельных сюжетов одновременно. Нарастающий гул, производимый группами, которые стремятся управлять собственными жизнями, предвещает уже давно задержавшееся возвращение к модерности, которой капитал дать не может. Новые формы принадлежности обнаруживаются и изобретаются, что в конечном итоге покажет, что и капитал стимпанка и киберготика ИГИЛ – архаизмы, препятствия на пути к будущему, само-сборка которого уже происходит.