Паоло Вирно и Бифо Берарди: Радикальный Отказ

Политическая теория будущего

Paolo Virno;Michael Hardt. Radical Thought in Italy: A Potential Politics

Franco “Bifo” Berardi. The Soul At Work: From Alienation to Autonomy. (Semiotext(e) 2009)

noir realism

Паоло Вирно:

Политическое Действие раскрывается в точке, где оно создает коалицию с Общественным Интеллектом (другими словами – в точке, где этот Интеллект освобождается от цепей наемного труда, а, скорее, разворачивает свою едкую критику). В конечном счете действие это артикуляция общественного интеллекта как не-государственного публичного пространства, как сфера общих интересов, как Республика. Исход, при котором формируется новый альянс Интеллекта и Действия, ориентируется на несколько ярких звезд собственного небосвода: радикальное Неподчинение, Страсть, Множество, Советы, Образцы, Право на Сопротивление. Эти категории намекают на политическую теорию будущего, которая, возможно, сумеет противостоять политическим кризисам конца двадцатого века и предложит радикально анти-гоббсовское решение.

Именно Бифо Берарди отчеканил термин когнитариат, чтобы выразить момент когда информационные технологии и рабочие, которые применяют эту технику как средство к существованию, выходят на авансцену всемирного рынка. Это также момент, когда когнитивные функции нашего общества отделяются и от повседневности и от вещественной явленности, когда работники, производящие символы, захватываются капиталом. Это есть отчуждение  когнитивного труда. Когнитариат это социальный класс, переживающий такое разделение. И Берарди и Вирно стремятся отделить тех, кто захватывается таким образом, от глобального менеджмента государственной и корпоративной монополии, и породить новые смычки, новые коалиции политического действия и общественного интеллекта, создать новые автономные зоны, в которых можно по-новому выстроить соучастие и коммуникацию в пространстве общих интересов, Глобальную Республику, которая выходит за пределы этнических, социальных и культурных форм.

Вирно рассматривает это как подобие Исхода, грандиознолго движения множества за пределы Государства, анти-государственное по своей интенции и методу. Инструментарий, который может быть полезен, он разделяет на ряд категорий сопротивления: Непокорность, Страстность, Множество, Советский опыт, Право на сопротитвление – «политическая теорию будущего, которая, возможно, сумеет противостоять политическим кризисам конца двадцатого века и предложит радикально анти-гоббсовское решение».

Вирно говорит, что мы нуждаемся в ощущении «Чуда», чувстве неожиданного, отсутствующего на картах, ожидаемого момента, когда проявляется удивительное и исключительное.

В движении кризиса капитала, происходящего вокруг нас, в эту пост-фордистскую эпоху общественного взаимодействия, которая устраняет границу между временем производства и личного времени, не упоминая о различии между профессиональными качествами и политическими способностями, мы похоже производим новых существ, которые делают фарсом старые дихотомии «публичное/приватное» и «коллективное/индивидуальное». Не «производиьтели» и не «граждане», а современные виртуозы (modern virtuosi) наконец вливаются в ряды Множества.

Как отмечает Вирно, это «новое Множество не есть вихрь атомов, которые «спокойно» испытывают нехватку единения, но это форма политического существования, которая берет как исходную точку Единое, оказывающееся радикально гетерогенным в отношении Государства: общественный Интеллект. Масса не создает союзов, она также не передает права суверену, поскольку у них уже есть общий «счет»; они никогда не соединяются в «общую волю» поскольку они уже располагают «общий интеллект». Одно из качеств этого нового Множества - то что оно препятствует и разрушает механизмы политической репрезентации.  Оно выражает себя как ансамбль «действующих меньшинств», ни одно из которых, тем не менее, не стремится трансформировать себя в большинство. Оно производит власть, которая отказывается стать правительством.

Как это объясняется в контексте пост-кейнсианского государства, структурная слабость представительной демократии становится заметной просто как тенденция к ограничению демократии. ... Сегодня демократию следует  развивать на языке конструирования и экспериментов с формами непредставительской и вне-парламентской демократии. Всё прочее – пустая болтовня.

Вместо Гражданской Войны национальных государств за тело Земли, мы прокладываем путь в направлении новой Республики, где Множество имеет Право на Сопротивление: «Право на Сопротивление имеет тонкий и специфический смысл. Оно оправдывает применение насилия всякий раз, когда традиционное объединение или сообщество в целом или даже отдельные граждане видят нарушение их позитивных привилегий центральной властью, привилегий полученных де-факто или которые были сформированы традицией». Одна из проблем с этой притягательной идеей – её явный идеализм, т.е. мысль, что такая Идея может внезапно вывести массы людей из их ступора, соединить совершенно различных людей на огромных расстояниях и неожиданно создать новый способ бытия и жизни, новую социальную конфигурацию.  Но откуда это возьмется? Прозрачная логистика такого предприятия, действительное материальный и психологический стресс реального отказа от машины, не только самого государства, но поддерживающей его военно-промышленной сферы, корпоративных и политических машин по всей планете. 

Нам, черт возьми, довольно трудно иметь дело с … мнимыми философов и всепланетным и кибер-интеллектуалами, которые, даже соглашаясь по базовым стратегиям, мало касаются настоящих трудностей, неизбежного и длительного снижения уровня жизни, которые последуют за такой революцией. Забавно то, что я вижу множество этих так называемых радикальных философов и активистов в круговороте мировых лекционных циклов, встроенных в ту самую систему, борьбой с которой они похваляются. Почему академический мир сегодня производит так много копоти? И так мало действия?

Бифо Берарди говорит, что в течение эпохи Модерна люди стали всё менее осознавать процесс, который они сами инициировали. Наша зависимость от техносферы, сферы современных индустриальных и пост-фордистских технологий, поддерживающих царство позднего капитализма практически не вызывает вопросов, будто все это является естественным, будто всегда было частью нашей жизни. Он говорит, что мы не проходим через кризис, а всё совсем иначе – мы находимся в процессе катастрофического морфогенеза.

«Капиталистическая парадигма, основывающаяся на взаимосвязи между вознаграждением и качеством работы, неспособна выстроить современную конфигурацию общественного интеллекта». По Берарди нам нужны новые формы жизни, и экономический коллапс, охвативший планету является благом, нам сейчас необходимо «существенное сокращение рабочего времени, великое освобождение жизни от общественной фабрики, чтобы заново выткать материю социальных отношений». Какая в этом мудрость? Если муж или жена, которые обеспечивают семью, придут домой и скажут: «Вот, я потерял свою работу, но теперь я свободен для других вещей, я могу начать соединять мой творческий потенциал с множеством». Шутка. Но вот предостерегающее замечание от Берарди: «Пока большая часть человечества не касается зависимости между прибылью и трудом, нужда и противостояние будут нормой социальных отношений». 

Подумайте об этом последнем утверждении. Подумайте о большой планетарной системе экономики, которая охватывает практически всю нашу глобальную цивилизацию, подумайте об отдельном человеке, который одновременно является производителем и продуктом в этой системе, о людях, животных, машинах и т.д. А если мы однажды нарушим связь между прибылью и работой, экономикой и производством, что тогда случится в действительности? Подумайте о самой техносфере, об организованных системах безопасности, расположенных по всей планете для защиты суверенитета капитала, независимо от его расположения – Запад или Восток, Америка, Европа, Россия, Китай или другие места на планете, все в той или иной форме связанные в систему через аффилирование или асимметричное противостояние и борьбу. По моему убеждению мы еще не начали продумывать реальные повседневные стратегии, которые нам следует освоить для построения глобальных коалиций против такой системы. До сих пор нас сопровождают болезненные неудачи с запрограммированными сидячими забастовками и протестами в рамках движения «Оккупай», глобальными выступлениями и т.д.

Но если мы на самом деле однажды решим отказаться от Государства и глобальной сети корпораций, от системы мировых социо-культурных сил – чего это будет нам стоить в долгосрочной перспективе? Как мы будем выживать в повседневной банальности снабжения продовольствием , одеждой, обеспечения водой и других потребностей? Мы столь зависимы от всемирных систем распределения благ и услуг, что если внезапно принять решение об отказе, то последуют страдания в масштабах еще невиданных. Мы даже не располагаем элементарными соображениями и ноу-хау людей, сотни лет назад выживавших в дикости. Хотят ли люди такого луддитского представления о жизни без машин? Куда следует идти, покидая систему, которая разрушает планету, какие автономные зоны откроются, чтобы впустить нас? И, хотя бы, где находятся эти зоны свободы? И каковы этнические, религиозные и прочие противоречивые аспекты всемирного убегания? Осуществима ли в действительности эта альтернатива?

А, может, капиталистическая система настолько пропитала структуры нашего сознания и стала невидимой, что сама идея отказа кажется немыслимой? Капитализм это больше, чем экономика, это весь образ жизни. Здесь требуется педагогика, новая пайдейя, ре-социализация человеческого животного для построения будущего, достойного для жизни во взаимодействии с самими собой и планетой, которая нас поддерживает.