Зачем нам «Будущее»?

К возможной теологии грядущего

Из книги «Знак священного»

Jean-Pierre Dupuy: The Mark of the Sacred, 2013

Уже не получится построить некий позитивистский образ будущего, опираясь на науку и технологии и избежав контаминации человеческими ценностями. Пришло время и нам придется задать  трудный вопрос о моральной ответственности науки, поставив под сомнение идею, которая слишком легко принималась, пока не превратилась в клише, а именно, что мы в ответе перед будущими поколениями за наши действия.

Привычное упование на язык прав, обязанностей и ответственности при размышлении о том, что обычно именуется солидарностью с теми кто придёт после нас, приводит к значительным концептуальным затруднениям, в неспособности разрешения которых расписалась Западная философия. Трудно привести более красноречивое доказательство такому положению дел, чем  та ловушка, в которую Джон Роулз попал в своей главной работе Теория справедливости (1971), где он пытается обобщить и исправить дефекты современной этической и политической философии. Он сформулировал и строго доказал принципы справедливости, которыми должны руководствоваться основные институции всякого истинно демократического общества. Но Роулз просто обязан признать, что эти принципы не годятся для решения проблемы меж-поколенческой справедливости, поскольку в этой части он дает расплывчатый и плохо проработанный ответ. Источником затруднений, что вполне очевидно, является необратимость времени. Хотя теория справедливости, которая опирается на соглашение, обязана поддерживать принцип взаимности, именно взаимность невозможна между следующими друг за другом поколениями: те, кто приходят позже, получают нечто от тех пришел прежде, но при этом ничего не могут дать взамен.

Однако, на самом деле проблема еще серьезнее. В западной перспективе линейного времени и его спутника – прогресса, унаследованного от Просвещения, будущие поколения мыслятся более счастливыми и разумными, чем их предшественники. Но поскольку теория справедливости Роулза воплощает базовую моральную интуицию, что приоритет следует отдавать слабейшим членам общества, то затруднение оказывается очевидным: хотя нынешнее поколение хуже, чем те, что придут ему на смену, лишь оно может им что-то дать. Вот почему уподобление перспективного марша человечества к построению здания, в котором сможет обитать лишь последнее поколение, поразило еще Канта как совершенно непонятное. И тем не менее он не смог отвергнуть мысль, в которой угадывался  не просто подвох и природы и истории, но в некотором смысле вершина самой инструментальной рациональности – идея, что предшествующие поколения должны принести себя в жертву тому, которое придёт последним.

Ситуация, с которой мы столкнулись сегодня, иная, поскольку наше главное беспокойство в том, чтобы избежать фатальной катастрофы. Значит ли это, что нам следует поменять идеал прогресса на идею заката и регресса? Здесь нет простого ответа. Противопоставлять прогресс упадку совершенно бессмысленно, поскольку большинство противоположных утверждений насчет эпохи, в которую мы живём, равно справедливы – к примеру, что она одновременно самая головокружительная и самая пугающая для всех человеческих возрастов. Признавая возможность предельной катастрофы, человечество должно одновременно принять гнетущее обязательство сделать всё возможное для её избежания. Ошибка Роулза означает необходимость заявить, что за столом переговоров о заключении общественного договора все поколения равны; т.е. нет поколений, чьи требования весят больше чем другие. Но очевидно, что поколения не равны с моральной точки зрения: наше, и те, которые за нами последуют, несут более тяжелое моральное бремя, чем предыдущие, о которых можно сегодня сказать, что в отличие от нас они не ведали что творят. Мы первые ощутили «возникновение» человечества в качестве квази-субъекта; понимание того, что человечество обречено на самоуничтожение если не сумеет уклониться от этой судьбы, уже понимается как первоочередная абсолютная необходимость.

Нет, наша ответственность не обещана будущим поколениям, разряду анонимных существ (чье существование лишь потенциально, и в чьём благополучии мы никогда не сумеем убедиться), чтобы у нас был хотя бы малейший резон проявлять интерес, пока наша моральная ответственность постигается на условиях абстрактной необходимости обеспечить справедливое соотношение между поколениями. Мы в ответе за судьбу человечества, перед самими собой в том числе, здесь и сейчас. Вспомним слова Данте из 10 Песни «Ада»:

Едва замкнется дверь времен грядущих,

Умрет всё знанье, свойственное нам.

Если мы явимся причиной закрытия этой двери, то будет разрушен сам смысл человеческой истории - и навсегда и ретроспективно.  

Концептуальные ресурсы, необходимые для выхода из нашего нынешнего затруднения еще только предстоит найти. Полагаю, это будет возможно при простирании взгляде за пределы  рационалистической традиции. Мудрость коренных американцев оставила нам прекрасную максиму: «Землю нам одолжили наши дети». Эта фраза выражает циклическую концепцию времени, долгое время чуждую Западному уму. Однако она приобретает еще большую силу в контексте линеарной темпоральности. Вопреки тому, что наши «дети» - дети наших детей, их дети и так далее в неограничиваемое будущее – не обладают ни физическим, ни юридическим существованием, указанный принцип имплицитно предписывает нам представлять силой воображения, разворачивая  ось времени вспять, что именно ОНИ предоставляют нам «Землю» - всё что существует, всё что мы ценим, - это не нами сотворено. Мы не владеем природой. Нам дан её узуфрукт, право наслаждаться её плодами и благами. От кого или от чего мы это получили? От будущего! Если кто-то настаивает, что будущее не обладает реальностью, то он лишь указывает на камень преткновения, о который спотыкается всякая философия надвигающейся катастрофы. Проблема в том, что мы не вполне понимаем реальность будущего.

Заметим также, что индейская максима не только разворачивает время. Она реконфигурирует его в непрерывную петлю. Когда мы проецируем себя в будущее и смотрим назад в то настоящее, в котором живём, воображаемое действие по разделению с последующим соединением настоящего и будущего имеет ту же логическую форму, что и сознание. Посредством этого акта становится возможным установление взаимности между настоящим и будущим. Возможно, будущее в нас не нуждается, но в нём очень нуждаемся мы – поскольку именно оно придаёт смысл всему, что мы делаем.