Теренс Блэйк в своём блоге раскрывает планы Алена Бадью на пути к общей теории счастья. Интервью с А.Б. на эту же тему в предыдущей публикации.
В новой книге «Метафизика реального счастья» (MÉTAPHYSIQUE DU BONHEUR
RÉEL) Бадью возвращается к началу своего философского путешествия, к его первой
значительной работе «Теория субъекта», которая была опубликована в 1982, но включала
содержание семинара проходившего с января 1975 до июня 1979. За первой
«большой» книгой «Бытие и событие» (1988) через 18 лет последовал второй том -
«Логика миров» (2006). Путешествие продолжается и эта небольшая книга из 90
страниц обозревает путь уже пройденный и описывает следующий шаг. По сути,
Бадью предвосхищает третий том … в январе 2017, которым завершится построение
системы, которая «среди прочих вещей содержит всё, что происходит с
определенным индивидом, когда он воплощает себя в процедуре истины, когда его
захватывает Идея».
“Антифилософами» Бадью называет мыслителей, которые располагают более
открытой и пространной мыслью, чем это бывает при классическом подходе. Он
подбадривает и успокаивает себя, преодолевая собственные сомнения в отношении
его классицизма и критические взгляды со стороны, последовательно включая их в
свою систему. Можно восхищаться Бадью за его готовность отнестись всерьез к
этим «антифилософам», безотносительно того, что остаётся классическим в его
собственном проекте. «Я поведу речь об антифилософии… Паскаль, Руссо, Кьеркегор,
Ницше, Витгенштейн, Лакан. Мой тезис состоит в том, что эти антифилософы...
необходимы нам, чтобы наш классицизм не трансформировался в академизм,
являющийся главным врагом философии, и это же касается счастья: по сути,
аффект, по которому безошибочно опознаётся академический дискурс — это
скука».
Этот пассаж задействует критику Бадью атональных миров, таких миров, где
отсутствует аффективная тональность, а
также продолжает критику Делезом и Гваттари
такой рефлексии, которая отворачивается от интенсивности. Интересно
наблюдать Бадью за работой, как он превращается в философа желания, аффекта,
становления и интенсивности через сорок лет после Делеза и Лиотара.
Бадью в свои формулы «житейской мудрости» стремится включить так
называемых «анти-философов», которые выступают воспитателями философов и
которые «учат нас, что всё имеющее подлинную ценность обретается… через
переживаемый экзистенциально аффект разрыва с колеёй, по которой движется мир».
Нет сомнений, что он также стремится абсорбировать Делеза. Но тот
антифилософский импульс, который у Делеза и Гваттари звучит как «остановить
мир», моментально уравновешивается в системе Бадью императивом универсальности:
«Фундаментальное желание философии — мыслить и осуществить универсальное …
поскольку то счастье, которое не универсально, не настоящее счастье». Не
приводится никакой аргументации чтобы обосновать такое закрепление приоритета универсальности,
это просто декларируется в тот момент когда Бадью говорит об Истинах.
«В этой линии мысли роль случая неустранима».
Некоторые современные философы, как Пол Фейерабенд и Жиль Делез, отводят шансу
и случаю даже большую роль. Фейерабенд в статье с ироническим названием «Не философ»
осуждает обычный систематический подход и заявляет: «Я не изобрел те мнения,
которыми располагаю. Я случайно отобрал их — из газет, спектаклей, политических
дискуссий и даже иногда из философских книг». Делез прибегает к той же мысли и тому же термину
«отбор» идей при случайном взаимодействии. Однако, они оба отказывают «универсальности» в приоритете.
Тем не менее Бадью близок Делезу и Фейерабенду в этих моментах, и тоже
может рассматриваться как тот, кто даёт ответ на не-философию (non-philosophy)
Франсуа Ларуэля. Бадью притязает на то, чтобы не быть «академическим» философом в фундаментальном
смысле. Техника Бадью состоит в не-включении: он исключает анти-философов из
философии и затем ре-абсорбирует их. Он всё еще учится у них. …
Продолжая в такой делезианской манере, Бадью представляет свою философию
подлинного счастья как философию желания. Он призывает «взять у поэзии» идею,
что философия, «поскольку нацелена на
универсальность счастья», имеет четыре фундаментальных измерения: восстание,
логика, универсальность и риск. Согласно Бадью эти четыре компонента желания
философа также являются четырьмя компонентами желания революции.
Однако, современное общество размещает множество препятствий на пути
этого желания, одновременно подавляя его и подрывая идеологически: «современный
мир … оказывает сильное негативное давление на четыре измерения такого
желания».
1) Восстание: нет нужды для восстания раз мы уже свободны. Но для Бадью
это есть лишь свобода рынка, обязанность потреблять в мире товаров.
2) Логика: нет нужды для логики, раз мы погружены в поток коммуникации.
Но для Бадью этот мир является некогерентным, спектаклем без памяти. Чего здесь существенно недостаёт - «логики времени».
3) Универсальность: нет нужды для универсальности, раз у нас есть деньги
(материализованная универсальность). Но для Бадью такой мир фрагментарен,
основан на соперничестве обособленных интересов.
4) Риск: нет места для случайности, мы подсчитываем риски и страхуем от
них.
Но для Бадью исчисления прироста счастья безуспешны, поскольку «настоящее
счастье неисчислимо».
Т.о. четыре компонента подлинного счастья, «философского желания
революции экзистенции» (восстание, логика, универсальность и риск),
сталкиваются с четырьмя препятствиями: власть товаров, коммуникация, деньги и
обособление, «целостность, субъективностно удерживаемая исчислением личной
безопасности».
Возможно обнаружить баланс между компонентами восстания и риска, воплощающих
хаос, а также логикой и универсальностью, олицетворяющих систему. Невзирая на
присутствие не-академического или хаотического элементов, «классицизм» Бадью
отдаёт приоритет системе, даже если его система, как мы увидим, является
не-детерминистской.
Бадью соединяет различные анти-философские темы — случая, риска, свободы и
изменений - с понятием негативности: «можно сказать, что я устремлен с одного
конца моего философского проекта к другому … с медитацией о негативности. Я
просто пытаюсь прояснить возможность изменений, возможность перехода от одного
определенного режима закономерностей, которые наличествуют, к другому режиму
посредством медитации о порядке истины и
её субъекта. Т.о. я пребываю в диалектической мысли и в диалектической теории
счастья, которая есть пара-консистентное отрицание конечности посредством
полной бесконечности». Потому Бадью может сказать, что его мысль воплощает
диалектику без детерминизма: «поскольку моя диалектическая мысль включает
фигуру риска, она не является детерминистской».
Абсолют Гегеля является детерминистским.
Бадью утверждает, что раз он инкорпорирует элемент случайности в свою
систему, то его Абсолют не-детерминистский. Он сообщает, что в его будущей
книге «Имманентность Истин» он рассмотрит гегелевскую концепцию Абсолюта,
поскольку он согласен с Гегелем и Платоном, что «всякое подлинное счастье есть
вид обусловленного доступа к Абсолюту».
Он описывает роль негативности в предстоящей книге: «при наличии
случайного элемента я ввожу принцип сечения, которое не вполне гомогенно
классическим принципам негативности. Именно поэтому я, в конечном итоге, буду
применять три различные переплетающиеся логики: классическую логику,
интуиционистскую и параконсистентную логику».
Книга также будет соответствовать обновленному подходу к Платонизму
множественного: «Одновременно я возведу к абсолюту онтологическую систему
референции — идею чистой множественности — посредством подлинно чувственной
теории «великих бесконечностей». Тройственная логика и бесконечность
бесконечностей станет ключом общей теории счастья, которая есть цель
философии».
Для Бадью философия базируется на убежденности в существовании истин и на
опыте соучастия в них. Он верит в идентичность философа, но подступает к ней разворачивая
понятие «желания философии». Он говорит о потребности для философа осуществить
«разрыв с тем курсом, которым движется мир», а неявно — об обретении пути через
одиночество и претерпевание, но он также настаивает на необходимости
«инкорпорировать» себя в Истины, чтобы стать Субъектом и узнать счастье.
Можно называть это путём индивидуации (Юнг) или субъективации (Делез), но
это не есть разновидность эйфорического процесса массового вожделения. С точки
зрения Юнга в процессе индивидуации происходит повторяемое движение не только
через опыт трудностей и неудач, но также деконструкции и декомпозиции. Потому
«разрыв» намного важнее чем воплощение.
Моя проблема с Бадью состоит в том, что
он в конечном итоге отдаёт приоритет воплощению и уходу от той свободы, которая
обреталась в процессе разрыва, а также становлению дисциплинированным
участником движения, верным Истине вопреки индивидуации. Вот почему я склонен
читать Бадью, упуская из виду ту идентичность, которой он требует. Прочитанные
таким образом его идеи и формулировки могут более свободно применяться в
качестве «сырья» с экстраполяцией за пределы ограничивающего контекста и
способны вдохновлять новую мысль и действие.
Комментариев нет:
Отправить комментарий