Перенесено из ЖЖ.
Статья 2008 г. (оригинал здесь)
Жижек назывет её философско-революционным текстом.
Ален Бадью:
Как вы знаете, для Карла Шмита самое существо политики – ясно различить друга и врага. Но после всего остается вопрос отношений между двумя, когда это различие отчетливо. Даже в случае войны вопрос этих отношений довольно сложен. И эта сложность есть сложность действия негативности. Например, во внешней войне вы, как правило, должны уничтожить силы врага, и уничтожение – наиболее радикальная форма отрицания.
Но во многих гражданских войнах остается неясным, является ли целью уничтожение противника, который есть часть твоей страны, или только обеспечить доминирование, как, например, в случае классовой борьбы. И в этом случае отрицание врага не является радикальной формой уничтожения, даже если порой гражданские войны могут быть более кровавы и жестоки, чем войны внешние. Другой пример: вы можете знать, что такая-то страна есть ваш враг, иногда в сильном смысле, и тем не менее быть в союзе с этой страной против другого врага, более опасного в настоящее время, даже если первый враг гораздо опаснее в будущем. Тактически в годы Второй Мировой войны Германия была принципиальным врагом Соединенных Штатов. Потому Соединенные Штаты были союзником Советского Союза против Германии. Но стратегически Советский Союз был более важным врагом Соединенных Штатов, чем Германия. Вы здесь имеете весьма сложную политическую очередность, где учитывается очень сильное отрицание и в некотором смысле над ним доминирует более слабое отрицание.
Но в чем точная разница между двумя или более отрицаниями? Возможно ли отрицать в большей или меньшей степени? Разве не является «отрицание» самым ярким примером чего-то абсолютного? Кроме того, в этом смысл известного закона не-протворечия. Если я выдвигаю утверждение Р, я говорю нечто совершенно отличное от утверждения не-Р, т.е.: если первое верно, то второе – неверно. Мы здесь видим, что конкретная политическая проблема может быть формализована только в новой логической структуре, где слово «отрицание» имеет различные значения и где отношение между отрицанием и утверждением может быть предъявлено различными способами.
В моем философском представлении для данного мира мы имеем нечто новое, только если рациональные или конвенциональные законы этого мира прерываются или их обычное действие прекращается чем-то, что случается, и это я именую Событием. Ясно, что последствия такого события поддерживают негативное отношение к законам мира. По многим непростым соображениям я именую Истиной или истиной-события множественность, состоящую из этих последствий. Итак, мы можем сказать что истина в первом смысле есть часть мира, поскольку это есть множество последствий события в мире, но не вне его.
Но во втором случае мы можем сказать, что истина походит на отрицание мира, поскольку событие само изъято из рационального или конвенционального законов мира. Мы можем подытожить всё это в одном утверждении; Истина есть трансгрессия закона. «Трансгрессия», во-первых, означает, что истина зависит от закона, и, во-вторых, она, тем не менее, есть отрицание закона. Например, революция, понимаемая Марксом, как политическая истина, есть позитивное раскрытие скрытых законов общества: классовая борьба, противоречия, экономическая власть.
Но здесь также и деструктивная трансгрессия всех этих законов: коллективная экономика, диктатура пролетариата. Но как это возможно для отрицания, более того - для деструктивного отрицания, быть одновременно и наиболее позитивным знанием о самой сущности общества? Вот окончательный вопрос: какая разновидность отрицания вовлекается в трансгрессию? Какой тип имманентного отрицания репрезентируется процедурой истины в мире? В каком смысле дистанция между Событием и Законом может быть продумана в форме отрицания? Чтобы всё это понять мы должны прояснить чисто логическую проблему отрицания, которая одновременно является и онтологической.
Лучше всего начать с начала. Один из наиболее известных и темных текстов во всей истории философии это Книга Гамма из Метафизики Аристотеля. В этой книге Аристотель объясняет что мышление в целом направляется тремя фундаментальными законами. Первый – это закон тождества. Формально, утверждение строго равно самому себе. Оно имеет то же самое значение истинности. Второй – принцип не-противоречия. Невозможно полагать одновременно, в одном контексте, утвердение Р и утверждение не-Р. И третий – принцип исключения третьего. Если у вас есть утверждение Р, то Р либо истинно, либо Р ложно; т.е. либо Р истинно либо не-Р истинно. У нас нет третьей возможности. Как следствие исключения третьего мы имеем закон двойного отрицания: отрицание отрицания эквивалентно утверждению.
Но это только начало истории. Мы можем сказать, что аристотелевские основоположения определяют то, что мы называем сегодня классическим отрицанием, которое является стержнем классической логики. И классическое отрицание не единственная логическая возможность касательно отрицания. Философски это очевидно. Гегель, к примеру, утверждает, что отрицание отрицания не эквивалентно прямому утверждению. Это скорее концепт перво-утверждения, его рефлексивное существование. Потому логическая система Гегеля не является классической.
Но формально, в контексте математической логики, также верно, что классическая логика не является единственной возможностью. Фактически, мы можем вернуться к двум аристотелевским законам отрицания: во-первых, к закону не-противоречия; во-вторых, исключению третьего. Мы автоматически получаем 4 «возможности»:
1. Отрицание подчиняется двум законам. Это классическая логика.
2. Отрицание подчиняется закону противоречия, но не исключенного третьего.
3. Отрицание подчиняется исключенному третьему, но не закону противоречия.
4. Отрицание не подчиняется ни исключению третьего, ни закону противоречия.
Четвертая возможность есть фактически полный распад под именем отрицания, во всей силе отрицания. Это неконсистентная логическая система. Но сегодня нам известно, что три другие формы консистентны и предполагают логики столь же интересные, как и классическая. Вторая – это интуиционистская логика, созданная Брауэром (Brouwer) и формализованная Хейтингом (Heyting); и третья, параконсистентная логика, созданная и разработанная Бразильской школой и в особенности выдающимся логиком Да Костой (Da Costa).
Представим еще раз картину войны. В классической логике, вы, во-первых, не можете в одной и той же точке и в тот же миг иметь ваши войска и войска противника. Во-вторых, в пространственно-временной точке сражения у вас есть или войска ваши или вражеские. Третьей возможности нет. В интуиционистской логике, первое положение будет таким же. Но в пространственно-временной точке сражения у вас может не быть ни ваших войск, ни войск противника, ни войск нейтральной страны. И в параконсистентной логике вы можете иметь в той же точке либо ваши войска либо войска противника; но также ваши войска и войска врага, но никогда иное.
Получается, что действенность отрицания всё слабее и слабее от пункта 1 к пункту 3. При четвертом отрицание пропадает, всякое отрицание опровергается без исключений. Почему? Потому что деструктивная сила отрицания уменьшилась. В классической логике отрицание Р исключает не только само Р, но любую другую вероятность относительно содержания утверждения Р. В интуиционистской логике отрицание Р устраняет Р как таковое, но не некоторые другие возможности, которые фактически находятся где-то между Р и не-Р. В параконсистентной логике отрицание Р исключает промежуток между Р и не-Р, но не само Р. Потому Р не подавляется его отрицанием. Как в гегелевской диалектике Р располагается внутри отрицания Р.
Имея это всё в виду, мы можем вернуться к проблеме трансгрессивной силы истины или события по отношению к закону. В моей собственной онтологии, сущее есть чистая множественность без качественной определенности. Общие законы мира не есть законы самих сущностей. Это законы отношений между сущностями в установленном мире. Я именую вписывание чистой множественности в систему отношений мира её «проявлением» в этом мире. Следовательно, все законы - физические, биологические, психологические или юридические есть законы проявления в контексте сингулярного мира. В этом контексте сущее есть не только как чистая множественность, но также существует как объект в мире. Различение между бытием как бытием и существованием, которое также есть различение между сущим и объектом, является фундаментальным. Всегда следует помнить, что множественность есть как таковая, в математическом или онтологическом контексте, и существует, или проявляется, в конкретном мире.
Понятно, что логика бытия как бытия является классической. Это потому, что структура чистой множественности экстенциональна. Что значит «экстенциональна»? То, что различие между двумя множественностями определяется по-элементно. Две множественности различны, если и только если существует некоторый элемент одной множественности, который не является элементом другой. Отсюда мы немедленно получаем два классических правила. Первое: определяем Р как множественность или как множество. Определяем не-Р как множество всех элементов, которые не принадлежат Р. Отсюда через экстенциональность следует, что не-Р абсолютно отлично от Р. Р и не-Р не имеют ничего общего. Таким образом невозможно обнаружить нечто, принадлежащее одновременно Р и не-Р. Следовательно, выполняется закон непротиворечия. Второе: каждый элемент, не принадлежащий Р, принадлежит не-Р согласно определению не-Р. И таким образом выполняется закон исключения третьего. Теперь проявление и существование представляются совершенно различным образом. В заданном мире множественность может проявляться, так или иначе.
Множественность может проявиться явно или пребывать в тени. Множественность может существовать в мире с бессмысленной интенсивностью или ужасающей слабостью. Часто мы имеем бесконечность степеней проявления и, наконец, бесконечность степеней существования. Можно говорить о однозначности (univocity) бытия, но о многозначности (equivocity) существования. Конечно, у нас есть закон непротиворечия, поскольку множественность не может быть одновременно существующей и не-существующей в том же самом мире. Но закон исключения третьего вообще говоря не выполняется. Предположим, что у нас есть максимальная степень существования, которая подтверждает явное и полное проявление множественности в конкретном мире; и предположим, что у нас есть также минимальная степень существования, которая подтверждает, что множественность принадлежит миру, но не проявляется, либо не существует в этом мире.
Между этими двумя экстремальными значениями мы часто можем обнаружить бесконечное число промежуточных, которые подтверждают, что множественность ни проявляется абсолютным образом в мире, ни исчезает полностью. Т.е. если Р есть «проявление», и не-Р есть «не-проявление», будет не верно, что выбор происходит только между Р и не-Р. Мы имеем большой выбор из третьей возможности. Потому закон исключения третьего неверен. Это очень важный результат: логика бытия как такового является классической; логика проявления или существования является интуиционистской.
Итак, если огромная область закона всегда есть конкретный мир или конкретный конструкт, его логика не является классической. Если мы берем «закон» в его строгом правовом смысле, то нам это хорошо известно. Если приговор Р значит «виновен» и не-Р – «невиновен», то у нас всегда есть большое число промежуточных значений, типа «виновен со смягчающими обстоятельствами» либо «невиновен, поскольку несомненно виноват, но не достаточно доказательств», и т.д. Многие фильмы Хичкока посвящены этому сумеречному пространству между полной невиновностью и несомненной виной. Следует сделать вывод: действительно философское содержание этих фильмов состоит в том, что логика существования является не классической, а интуиционистской.
Вот поэтому отрицание слабее при проявлении, чем при чистом бытии. Если в математической онтологии я говорю: множество Р отличается от множества не-Р, и это абсолютно верно в контексте классической логики. Но если я говорю в конкретном мире «Я невиновен», это может быть правдой, но практически никогда абсолютной правдой, поскольку все виновны в большей или меньшей степени. Это было великим изобретением иудаизма и христианства формализовать этот вопрос посредством принципа первородного греха и искупления.
Всякий изгнан из Земного Рая, поскольку всякий виноват. Каждый может быть спасен и войти в Рай Небесный, поскольку Христос невиновен. Следовательно, Бог как таковой соответствует классической логике: между его существованием и его не-существованием отсутствует третья возможность. Но религиозная логика отчетливо интуиционистская. Наиболее важным доказательством является изобретение Чистилища проницательными мыслителями 13 века. Логически противоположность Рая и Ада была слишком классической. С Чистилищем мы фактически получаем огромное пространство для третьей возможности. Это следует из того, что Бог является онтологическим концептом, но религия есть проблема человеческого существования в конкретном мире.
Теперь нам предстоит оценить третью фундаментальную точку зрения. После бытия, чистой множественности и классической логики, после существования, проявления в мире и интуиционистской логики мы имеем событие - созидательную инновацию, и три различные логики: классическую, интуиционистскую и параконсистентную. В деталях это выглядит немного сложнее. Для полноты мы должны, во-первых, определить событие на онтологическом уровне: какой вид множественности является событием? И после этого следует определить событие на феноменологическом или экзистенциальном уровне: как событие проявляется в определенном мире? Сегодня для вас я упрощаю суть. Я полагаю, что событие есть внезапное изменение законов проявления; изменение степеней существования большого числа множественностей, проявляющихся в мире.
Решающим моментом является изменение интенсивности в существовании чего-либо, чьё существование было минимальным. К примеру, политическое существование бедных рабочих в революционном событии; или формальное существование абстрактных фигур в современном художественном событии и т.д. Я называю «несуществующей» в мире множественность, которая проявляется в этом мире с минимальной степенью интенсивности, нечто, проявляющееся в этом мире как ничто. Вопрос о событии таков: каково предназначение «несуществующего» в мире после события? Что становится с бедными рабочими после революции? Являются ли теперь абстрактные фигуры, которые до художественного события были недопустимы в произведении искусства, существенным средством творчества?
У нас здесь три возможности.
Первая: интенсивность изменения максимальна. Признак состоит в том, что среди последствий этого изменения мы имеем максимальную величину, максимальную интенсивность существования объекта, который был несуществующим, проявлялся с минимальной степенью интенсивности. Бедный рабочий, который до революции проявлялся как ничто в политическом поле, становится новым героем этого поля. Абстрактная живопись, которая была чисто декоративной до художественной революции, стала важным трендом в истории искусств и т.д.
В этом случае логическая структура события и истины является классической. Почему? Потому что эффект по силе не может превосходить свои причины. Это так, только если существование события максимально само по себе настолько, что минимальность несуществования может быть обращена в максимальность. Весь мир, с точки зрения события и его последствий, формально редуцируется к дуализму минимальной интенсивности, или несуществования, и максимальной интенсивности. И такая разновидность мира только с двумя степенями интенсивности всегда является классической. В этом случае мы скажем, что изменение является чистым событием, или говоря проще, Событием, если контекст понятен.
Вторая возможность: сила изменений является промежуточной, ни максимальной, ни минимальной. Тестом состоит в том, что несуществующее приобретает промежуточную величину, большую минимальной, но меньшую максимальной. Бедный рабочий проявляется в политическом поле, но совсем не как новый герой этого поля. Абстрактные фигуры могут применяться в живописи, но не приобретают действительной важности. В этом случае логическая структура события и его последствий отчетливо интуиционистская. Событие не обязано быть максимальной интенсивности. Фактически мы можем иметь новое промежуточное значение для «несуществующего» при том же значении для события. Сила события не является чем-то фиксированным. Т.о. событие заменимо иными умеренными изменениями. Между событием и выражением «ничего не происходит» лежит множество различных возможностей.
Мы можем сказать, что революционная политика является классической, а реформистская политика – интуиционистской. Я называю такое изменение слабой сингулярностью. Иными словами: нечто случается, но результат не является радикальным, с общим учетом иерархии степеней проявления в мире.
В третьем случае сила изменения неотличима от уровня несуществования. После изменения степень существования всего несуществующего в мире всегда минимальна. Бедный рабочий не является чем-то большим в политическом поле, чем просто бедный рабочий, абстракция всегда есть ничто по отношению к репрезентации и т.д. Здесь логическая структура является параконсистентной. Почему? Потому, что здесь у нас может быть разновидность неразрешимости между событием и не-событием. Да, что-то происходит, но, с точки зрения мира, всё по-прежнему. Закон исключения третьего выполняется, закон противоречия – нет; т.е. мы имеем параконсистентную логику. И тогда мы говорим, что у нас фальшивое событие или симулякр.
Урок состоит в том, что когда мир является интуиционистским, действительное изменение должно быть классическим, а фальшивое изменение – параконсистентным. Следовательно, отношение между законом и событием умопостигаемо только если мы отчетливо различаем три различных смысла отрицания. Истина, как множество последствий изменения, определенно является трансгрессивной в классическом контексте. Но если контекст является интуиционистским, мир сохраняется с прежними основными законами, с некоторыми различиями в их применении. А если контекст является параконсистентным, изменение это только фикция.
Мы можем проделать чисто логическое упражнение, рассматривая президентские выборы в этом году во Франции, в следующем году в США. Являются ли эти выборы событиями? Содержится ли в них политическая истина? Каков логический контекст? Классический? Конечно, нет. Никто не полагает, что с Segolene Royal или Hillary Clinton бедный африканский или мексиканский рабочий станет новым политическим героем. Потому выбор находится между интуиционистским и параконсистентным. Мой собственный приговор таков: выборы сегодня, в нашем мире всегда принадлежат третьему типу: фальшивое событие, параконсистентность. Это кажется противоречием, но действует как идентичность. Всем известно, что я являюсь ультра-левым. Таким образом, и вы можете быть отважными интуиционистскими мужчинами и женщинами.
Статья 2008 г. (оригинал здесь)
Жижек назывет её философско-революционным текстом.
Ален Бадью:
Как вы знаете, для Карла Шмита самое существо политики – ясно различить друга и врага. Но после всего остается вопрос отношений между двумя, когда это различие отчетливо. Даже в случае войны вопрос этих отношений довольно сложен. И эта сложность есть сложность действия негативности. Например, во внешней войне вы, как правило, должны уничтожить силы врага, и уничтожение – наиболее радикальная форма отрицания.
Но во многих гражданских войнах остается неясным, является ли целью уничтожение противника, который есть часть твоей страны, или только обеспечить доминирование, как, например, в случае классовой борьбы. И в этом случае отрицание врага не является радикальной формой уничтожения, даже если порой гражданские войны могут быть более кровавы и жестоки, чем войны внешние. Другой пример: вы можете знать, что такая-то страна есть ваш враг, иногда в сильном смысле, и тем не менее быть в союзе с этой страной против другого врага, более опасного в настоящее время, даже если первый враг гораздо опаснее в будущем. Тактически в годы Второй Мировой войны Германия была принципиальным врагом Соединенных Штатов. Потому Соединенные Штаты были союзником Советского Союза против Германии. Но стратегически Советский Союз был более важным врагом Соединенных Штатов, чем Германия. Вы здесь имеете весьма сложную политическую очередность, где учитывается очень сильное отрицание и в некотором смысле над ним доминирует более слабое отрицание.
Но в чем точная разница между двумя или более отрицаниями? Возможно ли отрицать в большей или меньшей степени? Разве не является «отрицание» самым ярким примером чего-то абсолютного? Кроме того, в этом смысл известного закона не-протворечия. Если я выдвигаю утверждение Р, я говорю нечто совершенно отличное от утверждения не-Р, т.е.: если первое верно, то второе – неверно. Мы здесь видим, что конкретная политическая проблема может быть формализована только в новой логической структуре, где слово «отрицание» имеет различные значения и где отношение между отрицанием и утверждением может быть предъявлено различными способами.
В моем философском представлении для данного мира мы имеем нечто новое, только если рациональные или конвенциональные законы этого мира прерываются или их обычное действие прекращается чем-то, что случается, и это я именую Событием. Ясно, что последствия такого события поддерживают негативное отношение к законам мира. По многим непростым соображениям я именую Истиной или истиной-события множественность, состоящую из этих последствий. Итак, мы можем сказать что истина в первом смысле есть часть мира, поскольку это есть множество последствий события в мире, но не вне его.
Но во втором случае мы можем сказать, что истина походит на отрицание мира, поскольку событие само изъято из рационального или конвенционального законов мира. Мы можем подытожить всё это в одном утверждении; Истина есть трансгрессия закона. «Трансгрессия», во-первых, означает, что истина зависит от закона, и, во-вторых, она, тем не менее, есть отрицание закона. Например, революция, понимаемая Марксом, как политическая истина, есть позитивное раскрытие скрытых законов общества: классовая борьба, противоречия, экономическая власть.
Но здесь также и деструктивная трансгрессия всех этих законов: коллективная экономика, диктатура пролетариата. Но как это возможно для отрицания, более того - для деструктивного отрицания, быть одновременно и наиболее позитивным знанием о самой сущности общества? Вот окончательный вопрос: какая разновидность отрицания вовлекается в трансгрессию? Какой тип имманентного отрицания репрезентируется процедурой истины в мире? В каком смысле дистанция между Событием и Законом может быть продумана в форме отрицания? Чтобы всё это понять мы должны прояснить чисто логическую проблему отрицания, которая одновременно является и онтологической.
Лучше всего начать с начала. Один из наиболее известных и темных текстов во всей истории философии это Книга Гамма из Метафизики Аристотеля. В этой книге Аристотель объясняет что мышление в целом направляется тремя фундаментальными законами. Первый – это закон тождества. Формально, утверждение строго равно самому себе. Оно имеет то же самое значение истинности. Второй – принцип не-противоречия. Невозможно полагать одновременно, в одном контексте, утвердение Р и утверждение не-Р. И третий – принцип исключения третьего. Если у вас есть утверждение Р, то Р либо истинно, либо Р ложно; т.е. либо Р истинно либо не-Р истинно. У нас нет третьей возможности. Как следствие исключения третьего мы имеем закон двойного отрицания: отрицание отрицания эквивалентно утверждению.
Но это только начало истории. Мы можем сказать, что аристотелевские основоположения определяют то, что мы называем сегодня классическим отрицанием, которое является стержнем классической логики. И классическое отрицание не единственная логическая возможность касательно отрицания. Философски это очевидно. Гегель, к примеру, утверждает, что отрицание отрицания не эквивалентно прямому утверждению. Это скорее концепт перво-утверждения, его рефлексивное существование. Потому логическая система Гегеля не является классической.
Но формально, в контексте математической логики, также верно, что классическая логика не является единственной возможностью. Фактически, мы можем вернуться к двум аристотелевским законам отрицания: во-первых, к закону не-противоречия; во-вторых, исключению третьего. Мы автоматически получаем 4 «возможности»:
1. Отрицание подчиняется двум законам. Это классическая логика.
2. Отрицание подчиняется закону противоречия, но не исключенного третьего.
3. Отрицание подчиняется исключенному третьему, но не закону противоречия.
4. Отрицание не подчиняется ни исключению третьего, ни закону противоречия.
Четвертая возможность есть фактически полный распад под именем отрицания, во всей силе отрицания. Это неконсистентная логическая система. Но сегодня нам известно, что три другие формы консистентны и предполагают логики столь же интересные, как и классическая. Вторая – это интуиционистская логика, созданная Брауэром (Brouwer) и формализованная Хейтингом (Heyting); и третья, параконсистентная логика, созданная и разработанная Бразильской школой и в особенности выдающимся логиком Да Костой (Da Costa).
Представим еще раз картину войны. В классической логике, вы, во-первых, не можете в одной и той же точке и в тот же миг иметь ваши войска и войска противника. Во-вторых, в пространственно-временной точке сражения у вас есть или войска ваши или вражеские. Третьей возможности нет. В интуиционистской логике, первое положение будет таким же. Но в пространственно-временной точке сражения у вас может не быть ни ваших войск, ни войск противника, ни войск нейтральной страны. И в параконсистентной логике вы можете иметь в той же точке либо ваши войска либо войска противника; но также ваши войска и войска врага, но никогда иное.
Получается, что действенность отрицания всё слабее и слабее от пункта 1 к пункту 3. При четвертом отрицание пропадает, всякое отрицание опровергается без исключений. Почему? Потому что деструктивная сила отрицания уменьшилась. В классической логике отрицание Р исключает не только само Р, но любую другую вероятность относительно содержания утверждения Р. В интуиционистской логике отрицание Р устраняет Р как таковое, но не некоторые другие возможности, которые фактически находятся где-то между Р и не-Р. В параконсистентной логике отрицание Р исключает промежуток между Р и не-Р, но не само Р. Потому Р не подавляется его отрицанием. Как в гегелевской диалектике Р располагается внутри отрицания Р.
Имея это всё в виду, мы можем вернуться к проблеме трансгрессивной силы истины или события по отношению к закону. В моей собственной онтологии, сущее есть чистая множественность без качественной определенности. Общие законы мира не есть законы самих сущностей. Это законы отношений между сущностями в установленном мире. Я именую вписывание чистой множественности в систему отношений мира её «проявлением» в этом мире. Следовательно, все законы - физические, биологические, психологические или юридические есть законы проявления в контексте сингулярного мира. В этом контексте сущее есть не только как чистая множественность, но также существует как объект в мире. Различение между бытием как бытием и существованием, которое также есть различение между сущим и объектом, является фундаментальным. Всегда следует помнить, что множественность есть как таковая, в математическом или онтологическом контексте, и существует, или проявляется, в конкретном мире.
Понятно, что логика бытия как бытия является классической. Это потому, что структура чистой множественности экстенциональна. Что значит «экстенциональна»? То, что различие между двумя множественностями определяется по-элементно. Две множественности различны, если и только если существует некоторый элемент одной множественности, который не является элементом другой. Отсюда мы немедленно получаем два классических правила. Первое: определяем Р как множественность или как множество. Определяем не-Р как множество всех элементов, которые не принадлежат Р. Отсюда через экстенциональность следует, что не-Р абсолютно отлично от Р. Р и не-Р не имеют ничего общего. Таким образом невозможно обнаружить нечто, принадлежащее одновременно Р и не-Р. Следовательно, выполняется закон непротиворечия. Второе: каждый элемент, не принадлежащий Р, принадлежит не-Р согласно определению не-Р. И таким образом выполняется закон исключения третьего. Теперь проявление и существование представляются совершенно различным образом. В заданном мире множественность может проявляться, так или иначе.
Множественность может проявиться явно или пребывать в тени. Множественность может существовать в мире с бессмысленной интенсивностью или ужасающей слабостью. Часто мы имеем бесконечность степеней проявления и, наконец, бесконечность степеней существования. Можно говорить о однозначности (univocity) бытия, но о многозначности (equivocity) существования. Конечно, у нас есть закон непротиворечия, поскольку множественность не может быть одновременно существующей и не-существующей в том же самом мире. Но закон исключения третьего вообще говоря не выполняется. Предположим, что у нас есть максимальная степень существования, которая подтверждает явное и полное проявление множественности в конкретном мире; и предположим, что у нас есть также минимальная степень существования, которая подтверждает, что множественность принадлежит миру, но не проявляется, либо не существует в этом мире.
Между этими двумя экстремальными значениями мы часто можем обнаружить бесконечное число промежуточных, которые подтверждают, что множественность ни проявляется абсолютным образом в мире, ни исчезает полностью. Т.е. если Р есть «проявление», и не-Р есть «не-проявление», будет не верно, что выбор происходит только между Р и не-Р. Мы имеем большой выбор из третьей возможности. Потому закон исключения третьего неверен. Это очень важный результат: логика бытия как такового является классической; логика проявления или существования является интуиционистской.
Итак, если огромная область закона всегда есть конкретный мир или конкретный конструкт, его логика не является классической. Если мы берем «закон» в его строгом правовом смысле, то нам это хорошо известно. Если приговор Р значит «виновен» и не-Р – «невиновен», то у нас всегда есть большое число промежуточных значений, типа «виновен со смягчающими обстоятельствами» либо «невиновен, поскольку несомненно виноват, но не достаточно доказательств», и т.д. Многие фильмы Хичкока посвящены этому сумеречному пространству между полной невиновностью и несомненной виной. Следует сделать вывод: действительно философское содержание этих фильмов состоит в том, что логика существования является не классической, а интуиционистской.
Вот поэтому отрицание слабее при проявлении, чем при чистом бытии. Если в математической онтологии я говорю: множество Р отличается от множества не-Р, и это абсолютно верно в контексте классической логики. Но если я говорю в конкретном мире «Я невиновен», это может быть правдой, но практически никогда абсолютной правдой, поскольку все виновны в большей или меньшей степени. Это было великим изобретением иудаизма и христианства формализовать этот вопрос посредством принципа первородного греха и искупления.
Всякий изгнан из Земного Рая, поскольку всякий виноват. Каждый может быть спасен и войти в Рай Небесный, поскольку Христос невиновен. Следовательно, Бог как таковой соответствует классической логике: между его существованием и его не-существованием отсутствует третья возможность. Но религиозная логика отчетливо интуиционистская. Наиболее важным доказательством является изобретение Чистилища проницательными мыслителями 13 века. Логически противоположность Рая и Ада была слишком классической. С Чистилищем мы фактически получаем огромное пространство для третьей возможности. Это следует из того, что Бог является онтологическим концептом, но религия есть проблема человеческого существования в конкретном мире.
Теперь нам предстоит оценить третью фундаментальную точку зрения. После бытия, чистой множественности и классической логики, после существования, проявления в мире и интуиционистской логики мы имеем событие - созидательную инновацию, и три различные логики: классическую, интуиционистскую и параконсистентную. В деталях это выглядит немного сложнее. Для полноты мы должны, во-первых, определить событие на онтологическом уровне: какой вид множественности является событием? И после этого следует определить событие на феноменологическом или экзистенциальном уровне: как событие проявляется в определенном мире? Сегодня для вас я упрощаю суть. Я полагаю, что событие есть внезапное изменение законов проявления; изменение степеней существования большого числа множественностей, проявляющихся в мире.
Решающим моментом является изменение интенсивности в существовании чего-либо, чьё существование было минимальным. К примеру, политическое существование бедных рабочих в революционном событии; или формальное существование абстрактных фигур в современном художественном событии и т.д. Я называю «несуществующей» в мире множественность, которая проявляется в этом мире с минимальной степенью интенсивности, нечто, проявляющееся в этом мире как ничто. Вопрос о событии таков: каково предназначение «несуществующего» в мире после события? Что становится с бедными рабочими после революции? Являются ли теперь абстрактные фигуры, которые до художественного события были недопустимы в произведении искусства, существенным средством творчества?
У нас здесь три возможности.
Первая: интенсивность изменения максимальна. Признак состоит в том, что среди последствий этого изменения мы имеем максимальную величину, максимальную интенсивность существования объекта, который был несуществующим, проявлялся с минимальной степенью интенсивности. Бедный рабочий, который до революции проявлялся как ничто в политическом поле, становится новым героем этого поля. Абстрактная живопись, которая была чисто декоративной до художественной революции, стала важным трендом в истории искусств и т.д.
В этом случае логическая структура события и истины является классической. Почему? Потому что эффект по силе не может превосходить свои причины. Это так, только если существование события максимально само по себе настолько, что минимальность несуществования может быть обращена в максимальность. Весь мир, с точки зрения события и его последствий, формально редуцируется к дуализму минимальной интенсивности, или несуществования, и максимальной интенсивности. И такая разновидность мира только с двумя степенями интенсивности всегда является классической. В этом случае мы скажем, что изменение является чистым событием, или говоря проще, Событием, если контекст понятен.
Вторая возможность: сила изменений является промежуточной, ни максимальной, ни минимальной. Тестом состоит в том, что несуществующее приобретает промежуточную величину, большую минимальной, но меньшую максимальной. Бедный рабочий проявляется в политическом поле, но совсем не как новый герой этого поля. Абстрактные фигуры могут применяться в живописи, но не приобретают действительной важности. В этом случае логическая структура события и его последствий отчетливо интуиционистская. Событие не обязано быть максимальной интенсивности. Фактически мы можем иметь новое промежуточное значение для «несуществующего» при том же значении для события. Сила события не является чем-то фиксированным. Т.о. событие заменимо иными умеренными изменениями. Между событием и выражением «ничего не происходит» лежит множество различных возможностей.
Мы можем сказать, что революционная политика является классической, а реформистская политика – интуиционистской. Я называю такое изменение слабой сингулярностью. Иными словами: нечто случается, но результат не является радикальным, с общим учетом иерархии степеней проявления в мире.
В третьем случае сила изменения неотличима от уровня несуществования. После изменения степень существования всего несуществующего в мире всегда минимальна. Бедный рабочий не является чем-то большим в политическом поле, чем просто бедный рабочий, абстракция всегда есть ничто по отношению к репрезентации и т.д. Здесь логическая структура является параконсистентной. Почему? Потому, что здесь у нас может быть разновидность неразрешимости между событием и не-событием. Да, что-то происходит, но, с точки зрения мира, всё по-прежнему. Закон исключения третьего выполняется, закон противоречия – нет; т.е. мы имеем параконсистентную логику. И тогда мы говорим, что у нас фальшивое событие или симулякр.
Урок состоит в том, что когда мир является интуиционистским, действительное изменение должно быть классическим, а фальшивое изменение – параконсистентным. Следовательно, отношение между законом и событием умопостигаемо только если мы отчетливо различаем три различных смысла отрицания. Истина, как множество последствий изменения, определенно является трансгрессивной в классическом контексте. Но если контекст является интуиционистским, мир сохраняется с прежними основными законами, с некоторыми различиями в их применении. А если контекст является параконсистентным, изменение это только фикция.
Мы можем проделать чисто логическое упражнение, рассматривая президентские выборы в этом году во Франции, в следующем году в США. Являются ли эти выборы событиями? Содержится ли в них политическая истина? Каков логический контекст? Классический? Конечно, нет. Никто не полагает, что с Segolene Royal или Hillary Clinton бедный африканский или мексиканский рабочий станет новым политическим героем. Потому выбор находится между интуиционистским и параконсистентным. Мой собственный приговор таков: выборы сегодня, в нашем мире всегда принадлежат третьему типу: фальшивое событие, параконсистентность. Это кажется противоречием, но действует как идентичность. Всем известно, что я являюсь ультра-левым. Таким образом, и вы можете быть отважными интуиционистскими мужчинами и женщинами.
Комментариев нет:
Отправить комментарий