Джоди Дин: Массы и Партия (1/2)

Jodi Dean, Crowds and Party (Verso Books, 2016)

В условиях нынешнего кризиса капитализма книга Джоди Дин Массы и Партия, возможно, ставит наиболее важный вопрос: как нам обратить наше недовольство ситуацией и готовность к выходу на улицы в организованное политическое действие, способное привести к переменам? Её книга, в отличие от многих других ‘радикалов’ сегодня, посвящена конкретным и практическим формам, в которых недовольство и протест может прийти к организованности и сопротивлению. Как масса становится партией и что это означает? Джоди Дин возражает тем, кто радостно полагается на индивидуала или множество таковых, и вместо этого ставит вопрос о новом и более подрывном коллективном субъекте политики. Обращаясь к массовым действиям вроде движения «Оккупай», к теоретическим концептуализациям масс и толп, Дин задается вопросом о роли массы и партии в политическом движении вперед. 

  

Джоди Дин отвечает на вопросы Alfie Bown (Книжное обозрение, Гонконг).

В: Давайте начнем с масс. Ваша книга исследует роль масс в истории и сегодня, и когда вы рассматриваете массы то делаете различение между толпой и народом. Всегда ли люди обращаются толпу? – спрашиваете вы. Скажите об этом различии и как это различие между толпой и массой определяется политически?

О: Ваш вопрос уже содержит ответ: различие между толпой и народом определяется политически.

Я думаю о той борьбе, которая происходит вокруг интерпретации массового события. Вообще говоря, толпа имеет негативные, в потенциале фашистские коннотации – разгневанная толпа, линчующая толпа. Масса более неопределенна. Очень любопытно, когда люди сражаются за способ описания конкретной массы: идет ли речь о массе с потенциальным подключением людей, которые борются за свободу и равноправие, где подразумевается право массы собираться и требовать, или это лишь яростная толпа? Такая борьба за описание массы запускается самой массой. Массы скапливаются. Итак, что это означает? Это зависит от перспективы, из которой масса наблюдается. Если говорить, скажем, о консервативной перспективе, которая боится людей, которую беспокоит подрывная способность множества, то масса может выглядеть толпой. Из коммунистической перспективы эта же самая масса видится как революционный народ, осуществляющий новую Коммуну.

Я не говорю, что масса это всегда масса, а не толпа, и что всякое определение массы как толпы будет непременно консервативным. Я говорю, что «разрушительность» вторгающегося множества запускает спор о том, что означает разрушительность. Этот спор непременно политический.

Вот другой пример: масса белых людей находится в конфронтации с черным человеком. Это что, линчующая толпа? Белые с американского Юга когда-то пытались говорить (а некоторые продолжают пытаться), что эта масса – настоящие граждане, защищающие свой образ жизни. В той степени, в которой успешна анти-расистская политика, такого рода оправдание насилия понимается как структурный расизм. Однако, в расистском контексте значение такой толпы спорно; «разрушение», которое производит масса, подталкивает к спору о том, была ли эта масса толпой.

В: Меня заинтересовало понятие «левого индивидуализма»… Вы исследуете тот факт, что хотя индивидуализм ассоциируется с правыми и даже напрямую с тэтчеризмом, также имеет место некая индивидуальная идентичность, род многообразия индивидуалов, прославляемого левыми. Я допускаю, что грубовата сама идея, какие все мы прекрасные и уникальные индивидуалы, и что следует приветствовать такое окружение разнородного. Готовы ли вы уделить этому внимание или это просто неолиберализм, с которым надо быть настороже? Как вы пишете, чтобы  иметь коллективную влиятельность, индивидуализм должен быть полностью отброшен. Ниже в книге говорится, что коллективность списывается со счетов как нечто нежелательное теми, кто обвиняет её в «истирании различий». Это то, о чем хочется поговорить подробнее. Может, это правые поборники индивидуализма говорят о «левом индивидуализме», чтобы помешать подлинно коллективному действию состояться, чтобы нас привлекли уникальные индивидуалы, а не коллективная сила?

О: После 1989 (или даже после 1968) некоторые левые обратились в либералов. Они уступили идее, что альтернативы капитализму нет, и отбросили проект ликвидации частной собственности, свободного рынка и товарного производства. Для некоторых либертарианцев и/или либеральных левых вызов левой политики превратился в гарантирование свобод от государства, свобод персональной идентичности и креативности. Экономическое неравенство либо игнорируется либо замыливается другими вопросами. Я говорю всё это, поскольку проблема состоит не просто в правом индивидуализме. Я говорю это, поскольку левые приняли слишком многое из правого индивидуалистского мировоззрения. В книге я исследую это по разным направлениям, одно из них – анализ дискуссии в журнале Marxism Today в Британии. Там были очень заметны отказ от коллективизма и защита индивидуализма. Даже для защитников версий социализма или рыночного регулирования, аргументация носит идивидуалистский характер – коммунистическая ценность солидарности подменяется либеральными приоритетами индивидуального.

В: Мне интересны основные теоретические влияния в рамках этой книги. Хочется поговорить об Альтюссере. Вы переворачиваете альтюссеровский концепт интерпелляции и мне это кажется очень плодотворным. Если Альтюссер утверждал, что индивидуалы были интерпеллированы из недифференцированной массы уникальных субъектов и превратились в коллективное конформистское население, то вы говорите противоположное: что мы являемся коллективной массой, которая интерпеллируется в состояние индивидуальной субъективности. Можете пояснить, почему такой перевернутый взгляд на идеологию поможет нам видеть вещи политически иным образом?

О: Это позволяет нам совершенно отчетливо увидеть политический урон, нанесенный индивидуализмом. Коллективная сила становится нашей несостоявшейся формой, тем, что требует содействия, усиления и защиты. Индивидуальное предпочтение тогда представляется как метод, которым капитализм ослабляет нас. Я думаю, большинство из тех, кто участвовал в протестах, ощущали энергию, которую создавали мы все вместе. Мы противостояли заграждениям, иногда прорываясь сквозь ограды или препятствия. Мы ощущали непобедимость. Полиция ослабляла нас, выхватывая одного за одним, либо это происходило при арестах или постепенно.

В: Последний вопрос, … есть множество проблем, не охваченных книгой, но вызывающих интерес. Как лаканианца, именно это больше всего меня  волнует в книге. Что такое «мания имитации» и как нам от этого избавиться либо применить с пользой?

О: Одно из моих намерений в книге – попытаться определить черты, ассоциируемые с массой и сделать их позитивными. Так, массы склонны к определенным способам действия (как показано классическими теоретиками и более современными эмпирическими исследованиями феномена массы в понятиях пузырей, альянсов, «виральности» и т.п.), среди которых – внушаемость, ощущение непобедимости и, как замечено, имитация. Мания имитации подразумевает, что люди, собранные в массу склонны имитировать друг друга. Людям нравится делать то, что делают другие – простым примером является декламация, пение, движения руками, «волны». Интенсивность этого возрастает, когда люди одевают костюмы, например, костюмы Звездных Войн для демонстрации фильма, или костюмы Гарри Поттера и т.п. Сейчас в США на выступления Берни Сандерса люди одевались как Берни Сандерс (или одевали своих детей как Берни). Некоторые трактуют это как лесть лидеру. Это не верно. Так называемый лидер не ведает, что происходит. Люди делают это друг для друга, демонстрируя, я уверена, что источник силы исходит от массы и что имитируемый объект является лишь возможностью для массы выразить эту силу.

Думаю, эта идея может быть полезна нам политически, поскольку она может позволить нам признавать лидеров как просто другой объект, просто еще одну возможность вроде лозунга, хэштэга или образа, позволяющего массе ощутить собственную энергию.

Еще один сюжет касательно книги Джоди Дин здесь